Те, которых не бывает - читать онлайн книгу. Автор: Нина Семушина cтр.№ 50

Слухи не врали: Лия действительно не жалела времени на помощь ближним, не искала лёгких путей и была впечатляющей занудой. Поэтому минувшую ночь Макс Винтер провёл в Доме Одного Окна за старинным дубовым столом, где при свете волшебной керосиновой лампы делал в тетради упражнение за упражнением. Как только он начинал засыпать, непонятно откуда появлялся этот треклятый отцовский ворон и методично клевал Макса в плечо. Зануда. Кажется, они нашли друг друга.

Лия проверила каждое упражнение, исправила все ошибки и заставила его переписать начисто. При этом она умудрилась по телефону найти какое-то лекарство для инфекционной больницы, впустить в дом двоих потерявшихся малышей, найти их телефон и дозвониться родителям, а также под утро успокоить пятилетнюю девочку, родители которой дежурили в больнице, а дома по пути к туалету внезапно обнаружился таракан.

В любое другое время Макс посмеялся бы над историей про таракана, но под утро, положив голову на стол и слушая, как на лестнице Лия своим тонким спокойным голосом подбадривает незнакомого ревущего ребёнка, для которого этот таракан – самая страшная вещь в мире, Макс думал только об одном: пока он съезжает по трубе из кабинета географии, Лия, кажется, всю свою жизнь делает вот это. В комнате было темно, только узкая полоска света от лампы на окне комнаты тянулась на лестницу – и Максу казалось, что свет тянется не к Лии от окна, а наоборот.

Теперь, в классе, на уроке русского, такие сравнения казались ему позорными для взрослого четырнадцатилетнего человека. Чтобы скрыть свою богатую внутреннюю жизнь, Макс, напустив на лицо крайне скучающее выражение, лёг на парту – и немедленно уснул. Ему снилась Лия Кац, с закрытыми глазами качавшаяся на голубых качелях во дворе Дома Одного Окна. Портрет Тургенева над доской понимающе улыбался: этот момент тоже был неоднократно описан в художественной литературе – например, самим Тургеневым.

⁂

Вторая четверть перевалила за середину. Дожди ещё шли, но лужи по утрам покрывались теперь тонкой ледяной корочкой, по которой очень не хотелось ходить, чтобы не повредить особый узор из вмёрзших в воду листьев, веточек и больших пушистых снежинок, – поэтому Люба просто прыгала через них, стараясь попадать в такт музыке в наушниках. Винтеру исполнилось пятнадцать, и ему подарили плеер, который он немедленно забыл у неё в гостях, и Люба наслаждалась музыкой круглосуточно – пока Макс не заберёт!

Время шло, а Макс о плеере так и не вспомнил – впрочем, он вообще мало о чём теперь вспоминал. Зато ходил в Дом Одного Окна каждый день. Иногда он делал это по нескольку раз. Иногда он вообще не выходил оттуда по нескольку дней.

«Чего доброго, он и в школу начнёт ходить!» – думала Люба, напуганная тем, что Макс начал читать школьную программу по литературе. Разговаривать с ним стало скучно: сама Люба всё это уже читала много лет назад, и времена, когда ей было жалко Базарова или хотелось поговорить о том, почему же Тургенев «убил» Инсарова, давно прошли. А до Натали Саррот Винтер ещё не дорос – и вряд ли, увы, дорастёт, потому что он-то не может взять с полки роман на любом языке и прочитать его за вечер. Но с этим Люба смирилась ещё в первом классе.

Несмотря на то что восторженный Винтер много раз пытался притащить в Дом Одного Окна и её, Люба туда не ходила. Нет, конечно, она не ревновала, да и с Лией надо как-нибудь познакомиться – но чем больше в жизни Любы обнаруживалось волшебства, тем банальнее оно становилось, а это было скучно.

Пожалуй, когда сидишь на крыше дома возле пожарной каланчи и запускаешь вниз разноцветные бумажные самолётики под «Детей декабря» «Аквариума», по твоему носу ползут первые лучи по-настоящему зимнего солнца, в мамином лыжном термосе у тебя чай с клюквой и розмарином, который ты сама вырастила на окне, а в сумке – новая любимая книжка, думать о том, что в мире есть люди, которые могут остановить мгновение (даже самое прекрасное), совсем не хочется. В чём тогда смысл мгновения, если оно не исчезает навсегда, как солнечный зайчик на носу, – неповторимое, неуловимое, загадочное?

Зачем вообще вязать восхитительный полосатый шарф длиной три метра, если знать: на случай, что ты станешь помирать от холода, за первым же поворотом тебя ждёт старинный дом с пыльной лестницей, малиновым вареньем и возможностью попрактиковать почти мёртвый язык идиш?

Ну уж нет. Наличие волшебства вовсе не отменяет сказочного сюжета, и именно им Люба планировала насладиться в своей жизни в промежутках между тем, как сама готовилась стать героем-помощником. Так что пока Макс исследовал тёмные коридоры Дома Одного Окна и непростую внутреннюю жизнь его обитательницы, Люба исследовала городские крыши, училась играть на флейте и заготавливала на долгую зиму рассветы: приносила на крышу трёхлитровую банку и фотографировала на фоне неба. Получалось красиво. Как-то раз за этим занятием Любу неожиданно застала классная руководительница Мария Ивановна в тёплых тапочках и свитере, которая вылезла на крышу своего дома встретить рассвет и подумать о поэзии Жака Превера, и они неожиданно подружились.

Люба не стала чаще ходить в школу, но весть о том, что Марьиванну уважает харизматический лидер Толмачёва, здорово улучшила атмосферу (и дисциплину!) в 8 «Б».

В тот драматический день, когда Винтер и Толмачёва впервые поссорились навсегда, ничто не предвещало беды. Люба решила для приличия зайти на русский и неожиданно встретила там Макса. Тот сделал домашнее задание (за неделю!) и сидел за партой с крайне счастливым видом, пока традиционно не уснул. Понять его было можно: всё-таки правила – не самая интересная вещь, особенно если ты явно провёл ночь за чем-то более захватывающим, чем ночной сон. Может, даже спас кого-нибудь за компанию с Лией?

Люба подумала-подумала – и не стала будить Макса. Вместо этого она вырвала из тетради листок и изобразила деда с тросточкой, старательно вырисовывая клеточки на кепке поперёк линеечек. Закончив, Люба подсунула рисунок под локоть соседу и бесшумно покинула класс за секунду до того, как прозвенел звонок.

Дед на рисунке залихватски подмигивал. Пузырь около его головы гласил: «Совет да любовь!»

Когда прозвенел звонок и Макс увидел рисунок, он побледнел, решительно разорвал его на мелкие кусочки и вышел из класса.

Следующие два месяца его не видел никто – даже Люба Толмачёва.

Даже Лия Кац.

⁂

Макс стоял на остановке, насквозь мокрый от талого снега. Последние два месяца он провёл в основном так: выходил утром из дома и шёл по прямой куда глаза глядят, мимо советских двухэтажных домов причудливой архитектуры, мимо похожих на погрызенные котом кубики лего однообразных многоэтажек, мимо закрытых дворцов культуры и кинотеатров, переделанных в магазины, мимо шедевров конструктивизма – ему было всё равно. Он смотрел себе под ноги и решительно наступал на своё отражение в лужах – чтобы даже случайно не заглянуть в глаза себе самому. Он проходил насквозь дворы и детские сады, перелезая, если надо, через заборы. Он столько раз пересёк еврейское кладбище, что, кажется, уже начал отличать друг от друга незнакомые буквы на надгробиях. Он подружился с длинным рыжим котом, который жил в районе школы и иногда сопровождал Макса в его скитаниях, – у кота были такие же зелёные глаза и крайне саркастичный вид.