Собственных чувств наблюдая разруху,
Стоишь обнаженный с одною мечтой.
Вот мне Маяковский, по крови и духу
Любимый, родной, ощутимый, живой.
Но мне его силы в стихах не хватает, таких,
Чтобы душу встряхнули до дна.
Мне все говорят достоверно:
Бывает у каждого в жизни Один иль Одна.
Вот здорово, да, повстречаться,
Увидеть, кричать: «Это Он» — и услышать: «Она»,
И с этим одним ликовать, ненавидеть,
Часы отбирать у работы и сна.
Казалось бы, можно, но верится мало,
Что с этим одним не соскучишься вновь.
Мне как-то спокойною быть не пристало,
Не та, понимаешь ли, батькина кровь.
Ей нужен разбег, а кругом — лишь прогулки.
Идут, поднимая любовную пыль,
Отстроят себе особняк в переулке
И свозят туда романтичную гниль.
По полочкам чувства разложат уютно,
Гардиной приличья закроют окно.
И как попугаи твердят поминутно,
Что высшее в жизни лишь высшим дано.
А мне, понимаешь ли, тесно в гардинах,
Не в силах в шкатулочках чувства нести,
Уют и приличье, венец, паутину
Не мне, не моими руками плести,
И страшно не то, что проносятся годы,
А этот один иль одна не пришли.
Нет, страшно утратить желанье свободы
И спрятать в шкатулочку чувства свои.
Меня не томят патефонные звуки,
Не мне под гавайские струны рыдать.
Быть может, мои говорящие руки
Такую рапсодию могут создать.
Быть может, во мне утонченность салона
С шалманною грязью вплотную сплелись,
И может быть, каждому нерву знакомо,
Что значит подняться и трахнуться вниз,
Что значит обид ядовитое жало,
Что значит отрада кипучей борьбы.
Не в залах салона — на нарах
Познала томленье царицы и голод рабы.
Быть может, глупа, мой стих неуклюжий,
И мне, как и всем, суждено умереть,
Но все ж до конца разбродяжу я душу
И с ней до конца буду сметь и хотеть.