Любовь Орлова: Годы счастья - читать онлайн книгу. Автор: Нонна Голикова cтр.№ 22

Когда дом был завершен, на многих соседних дачах появились беленые стены, потолки с балками. Камины. Соседями были Л. Утесов, И. Дунаевский, В. Лебедев-Кумач, И. Ильинский, С. Образцов… И хотя это был внуковский Поселок писателей, его называли поселком «Веселых ребят». Потом улицы поселка будут носить их имена: улица Лебедева-Кумача, улица Виктора Гусева. В пику не менее знаменитому поселку писателей в Переделкине исполненные патриотизма внуковцы дружно пели на мотив популярной песни: «…Но известно всем давно: Переделкино хваленое перед Внуковом г…но!»

Участки были у всех по гектару, домам и в домах – просторно. Гриша часто повторял: «Мы объездили чуть ли не весь мир, но лучше нашего Внукова нет места на земле». Они оба любили сидеть в шезлонгах на веранде. В хорошую погоду летом здесь обычно завтракали и обедали… Покой, ощущение защиты, надежности. Она любила сама вытирать пыль, наводить порядок. А его страсть к технике в полной мере ощущалась и в доме. Именно здесь я впервые, когда еще ни у кого не было ничего подобного, увидела магнитофон, телевизор, сверкающую никелем кофеварку, привезенную из Италии. Все почему-то были уверены, что она рано или поздно непременно взорвется, и мимо нее шли исключительно на цыпочках… Тостер, бутылки со слегка наклоненным горлышком, играющие музыкальную мелодию при наклоне.

Однажды за обедом, неотрывно слушая Григория Васильевича, я все же опустила глаза в свою тарелку. Когда я снова подняла их, то взгляд Григория Васильевича показался мне очень странным. Его глаза смотрели пристально, преданно, прямо-таки в самую душу, будто он ждал от меня какого-то откровения. Я опешила. Увидев мое явное недоумение, он рассмеялся и – снял с себя очки. Оказалось, что он из Америки привез так называемые «очки для заседаний». Преданно слушающие глаза были нарисованы на стеклах, и за ними можно было спокойно дремать во время скучных докладов. В зрачках же были дырочки, в которые, если что, можно было всегда все увидеть и оценить ситуацию.

Ручки с фонариками, непомерно огромные карандаши, причудливых форм точилки, музыкальные блокноты – все это в изобилии привозил Григорий Васильевич из частых поездок за границу. Ничего подобного у нас тогда не было.

Это был их рай. Но рай этот создавался буквально потом и кровью – в основном ее. Для постройки такого дома и поддержания жизни такого уровня – машина, шофер, кухарка, сторож и пр. – необходимо было гораздо больше денег, чем могла дать даже их звездная деятельность в кино. И Любовь Петровна все свободное от съемок время концертировала. Наверное, не было в стране более или менее заметного города, где бы она не пела, не танцевала, не говорила. Зато ни один художник не мог с таким правом говорить, что его лично знает вся страна. Собственно, именно концертная деятельность, эстрада, и положила начало ее артистической карьере.

Эстрада сопровождала ее всю профессиональную жизнь – и до театра, и во время театра, и до кино, и после него, до самого конца. Начинала она с театрализованного романса, жанровых музыкальных миниатюр. Постепенно это увлечение прошло, она стала петь классику: детский цикл Даргомыжского, Чайковского, Глинку, Шуберта. Затем в ее концертный репертуар ворвались песни Дунаевского из фильмов ее Гриши.

«Я очень люблю эстраду… Начинается она обычно с выхода – с походки легкой, на полупальцах. С первого шага на сцену надо любить зрителя. Всех и каждого, а не только партер. Эстрада – очень суровая школа для актера… Как часто актеры срывают себе голос оттого, что не умеют владеть дыханием… И микрофоны мне нужны только тогда, когда я выступаю перед очень большой аудиторией», – говорила она в одном из интервью. Но самое главное – она лично встречалась и разговаривала со зрителями вне своих актерских образов, щедро одаряя личностной самоценностью во всем ее масштабе и всесильной женственности.

Любовь Орлова с концертами объездила буквально всю страну. Почти в каждом письме к ней ее почитатели упоминают о том, как им посчастливилось быть на ее концерте – в Тамбове, Ленинграде, Риге, Краснодаре, Севастополе, Одессе, Новосибирске, Пскове, Архангельске, Астрахани. Самолеты, поезда, гостиницы. Как правило, на гастролях она давала по два концерта в день. Но иногда обстоятельства складывались так, что за один день приходилось петь пять-шесть концертов! Уставала так, что плакала, падала в обмороки, и об этом никто бы никогда не узнал, если бы не неизменный спутник во всех гастролях, ее постоянный аккомпаниатор Лев Миронов. Только он и мог видеть те минуты ее слабости, о которых она сама никогда не говорила. Поезда попадали в снежные заносы, рейсы задерживались из-за нелетной погоды, самолеты совершали вынужденные посадки на аэродромах других городов. Но ничто не мешало ей выйти к зрителю со своей ослепительной улыбкой. Вот одно из писем Любови Петровны, которое дает лишь отдаленное представление о ее нагрузках: «Только вчера кончила сниматься на натуре “Очной ставки” («Ошибка инженера Кочина». – Н. Г.), вышло, что снимались беспрерывно две недели. Жара ужасная, под прожекторами и солнцем измучилась. Завтра еду в Ленинград. Сегодня ездила получать деньги в филармонии. Говорила относительно своих самостоятельных концертов в зимнем сезоне… Съездила в Ленинград хорошо. Я спела за 5 дней 11 отделений… 2-го еду в Курск. 7-го в Ярославль на три дня. 26-го состоялись первые съемки “Золушки” («Светлый путь». – Н. Г.)… Смотрела “Очную ставку”. Кажется, ничего…»

Это строки из письма человеку, который в течение более полувека был неотъемлемой частью ее жизни. Я уже говорила о нем: Лев Николаевич Миронов – пианист и постоянный аккомпаниатор Орловой. Маленький, худенький, лысоватый. У него была странная манера отрывисто смеяться как-то в нос, потирая при этом руки. Он и его жена – тоже Любочка – были частыми гостями во Внукове. Его называли не иначе как Левушка, и отношение к нему его певицы и друга было самым доверительным. Это он разделял все тяготы ее нелегкого труда, подставляя плечо и руку на бесчисленных ступенях и лестницах, в темноте погасшего вдруг электричества в гостиничных коридорах, в немыслимых прорывах через толпы поклонников, подавал лекарства, и утешал, и подбадривал. Левушка и его жена были поистине членами семьи Орловой и Александрова.

Было еще одно обстоятельство, которое делало труд Орловой, особенно на гастролях, крайне тяжелым. Любовь Петровна страдала редким и неизлечимым недугом – болезнью Меньера. Без всякой закономерности, внезапно начинались головокружение и рвота. Как правило, это состояние вызывалось ярким светом и желто-оранжевым цветом. Как назло, во многих респектабельных гостиницах были шторы именно желто-рыжего рытого бархата. «Не могу же я требовать переселить меня в другой номер из-за цвета занавесок. Решат, что это капризы знаменитости», – жаловалась мне Любовь Петровна. Но и здесь она нашла выход: спала с черной повязкой на глазах и возила в чемодане большие черные шторы, которые прикрепляла к гостиничным. В ее спальне во Внукове окна за пестрым нарядным ситцем занавесок тоже были затянуты черной тканью. На подушке частенько можно было видеть брошенную черную широкую ленту…

Уже в годы освоения целины она летала, как и многие наши выдающиеся мастера, в эти неведомые дали. Местные самолеты болтало так, что, спустившись по трапу на землю, артисты падали в обморок, но Орлова ни разу при этом не отменила концерт. Джим Патерсон вспоминал, как в конце 1950-х годов (ей уже около шестидесяти) они выступали где-то в Сибири на многотысячном стадионе. Был холодный ветреный осенний день. Любочка «работала» свой знаменитый номер на пушке из «Цирка» – шестиметровая высота, тонкое трико…