|
Cтраница 7
7 мая 1939 г.
Май. Это очень странный май. Такой грустный… Бр-р-р …Идет дождь. Подумать только, уже май, май, а я еще не видела ни одного дерева в цвету, не чувствовала запах просыпающихся полей, моих полей… Дождь. Хорошо, что дождь. В последнее время я люблю дождь, потому что я знаю, что там было так же, когда шел дождь. Вчера я ходила на вечеринку, а потом болтала с Норой о том о сем, о разных целях в жизни людей, о пользе учения. Я очень люблю разговаривать, когда знаю, что человек меня понимает…
Над улицей встала луна — Небесный ночник для мечтателей. А улица и не заметила — Бессонного шума полна. Бежит все, бежит без оглядки: Цок-цок – каблуки по брусчатке. Беспрерывный Ритм колес, Маячок такси. По стальным путям скользит Радостный трамвай. Остановится, вздохнет: «Заходи давай!» И исчезнут в одночасье Люди с отстановки, И поедут восвояси, близко-далеко На трамвае красном. А за ним бежит по небу Огонек луны. Но ее лучи в рекламном Свете не видны. И глядит луна, как люди В уплывающем трамвае Уходящий день везут. И луну не замечают, Высоко она, в печали: Слишком яркая, большая Улица внизу. Я смотрю на мир из моего окна, А в окне все та же улица видна: Нежно прижимаются водостоки к стенам, Магазины – те же, крыши – неизменны, И дрога так же от дождя блестит, И в соседних окнах вечно тот же вид: Вот адвокат и дочка его, Вот дворник в каморке, а выше – аптекарь; Вот дама седая на третьем, А это – девчушка, Все время – с игрушкой: То кукла, то клоун. И ставни они открывают словно По расписанию И смотрят на те же дома, На те же витрины, на вывески красные. Не движется улица – словно во сне. И только прохожие – разные.
18 июня 1939 г.
Сегодня у меня день рождения. Не хочу думать ни о чем грустном, о том, что там меня нет… Тссс! Так что вместо этого я думаю, что полезного я сделала за свою жизнь.
A voice, “None.” Me, “I get good grades at school.” Voice, “You haven’t earned it. What else?” Me, “Nothing. I really want to go to France.” Voice, “You want to be famous?” Me, “I’d like to be famous, but I won’t be. So I want to be happy, very happy.” Голос внутри меня: «А ничего!» Я: «Но как же отличные оценки в школе?» Голос: «Незаслуженно это все. Что еще-то?» Я: «Ничего. Зато я мечтаю поехать во Францию». Голос: «Может, ты еще и знаменитой хочешь стать?» Я: «Хочу! Но вряд ли стану. А вот счастливой – буду! Самой счастливой!» Завтра конец учебного года, а мне все равно. Совсем… Совсем… Совсем.
Мне снова очень нравится Эржина, а Брюхла меньше. Норе об этом не сказала, не хочу ее волновать. Завтра я тебе расскажу о нашей поездке.
Если бы крылья были у нас, А у каждого камня – душа, Мир сошел бы с ума тот же час, Солнце с неба упало, как шар; Люди в танце кружились бы: раз-два-три-раз, И потоп начался, и пожар! Нам бы скорости в музыку эту — И из темного мира печали Улетели бы к небу и свету, За земные границы умчались, Унеслись за земные пределы В торжестве этой силы крылатой И летали в искрящеся-белом: За спиною – красивые крылья. Пусть же время летит оголтело, Время света, что сделалось былью До мгновенья, как в зябком бессильи Мы замедлим полет. До того, как устанем, угаснем И время придет — Падать.
15 августа 1939 г.
Я давно не говорила с тобой. Конец учебного года давно прошел, летние каникулы почти закончилась, а я с тобой не говорила. Я ездила в гости к моей тете за город, я ездила в Варшаву, я видела маму и теперь вернулась. А ты ничего об этом не знаешь. Лежал здесь один с моими мыслями и даже не знаешь, что у нас была секретная мобилизация, не знаешь, что русские подписали договор с немцами. Не знаешь, что люди запасаются едой, что все наготове, ждут… войну. Когда мы с мамой прощались, я ее крепко обняла. Этим молчаливым объятием я хотела сказать ей все. Я хотела взять ее душу и отдать свою, потому что – когда?
В нашу последнюю встречу Мама меня обняла — И это объятие греет, И утирает слезы, И разгоняет тучи. Но я верю, что мы дождёмся, Что обнимемся снова, И луч прорвется. Сегодня не могу логично рассуждать. Наверное, это и называется «хандрой». Что-то быстро пролетает и исчезает в тумане. Зигзаги, круги, полосы, туман… розовый туман, зеленоватый. Нет. Ничего меня не интересует. Одна только мысль вертится у меня в голове, только одна, все время одна и та же. Мама… война… коричневые ботинки… война… мама.
6 сентября 1939 г.
В четверг началась война! Сначала 30 или 31 августа Польша вступила в войну с Германией. Потом Англия и Франция тоже объявили Гитлеру войну и окружили его с трех сторон. Но он не сидит без дела. Вражеские самолеты летают над Пшемыслем, то и дело ревет сирена воздушной тревоги. Но, слава богу, пока на наш город не упала ни одна бомба. Другие города, как Краков, Львов, Ченстохова и Варшава, частично разрушены.
Но мы все воюем, все воюем, от девочек до солдат. Я участвовала в женских военных учениях – рыли противовоздушные окопы, шили противогазные маски. Я была вестовым. Подавала чай солдатам. Ходила и собирала еду для солдат. Словом, я воюю вместе с остальным польским народом. Я воюю, и я одержу победу!
10 сентября 1939 г.
О Боже! Господи! Мы в пути уже три дня. Пшемысль был обстрелян. Нам пришлось бежать. Спаслись мы втроем: я, Арианка и дедушка. Мы покинули горящий, почти разрушенный город в середине ночи пешком, таща на себе вещи. Бабушка осталась. Господи, пожалуйста, защити ее. На дороге мы слышали, что Пшемысль разрушен.
Вернуться к просмотру книги
Перейти к Оглавлению
Перейти к Примечанию
|
ВХОД
ПОИСК ПО САЙТУ
КАЛЕНДАРЬ
|