Дело о гибели Российской империи - читать онлайн книгу. Автор: Николай Карабчевский cтр.№ 25

– Напрямик тут ведь всего верст восемь от передовой линии. Она с трех сторон загибом идет за нашим лесом. Если ветер попутный, и не оглянешься, как носом почуешь… Людям ничего, скомандуешь: «Морды в мешки» (т. е. маски надеть) – и готово. А вот лошадей, скотину и всякую живность только кострами и спасаем. Сегодня тянет ветер как раз оттуда… А они, дьяволы, любят шутки шутить, в Христов праздник, того и гляди, сюрприз поднесут.

В наших (моей и моего «адъютанта») цивильных душах, очевидно, шевельнулось беспокойство, так как мы выразительно переглянулись. Командир парка, точно угадав наше затаенное беспокойство, поспешил тут же прибавить: «Мы вас масками снабдим, без них никого к позициям не отпускаем».

Тем временем стало смеркаться, и среди лесной тишины вдруг прозвучал отдельный орудийный выстрел, через минуту еще и еще…

– Эге, – мелькнуло в моей голове, – да мы и взаправду на войну попали… Вот великолепно, недаром, значит, ехали.

Капитан по поводу выстрелов, которые скоро прекратились, заметил:

– Это он батарею, которая его вчера хорошо угостила, нащупывает. Жива ли, мол, голубушка? А голубушка давно уже в другом месте притаилась и до поры помалкивает… В такой великий праздник грешно стрелять.

Когда капитан произносил эти слова, на лесной тропке вдали, точно из-под земли вырос лихо скачущий всадник, за ним другой, подальше и третий…

– Уж не немцы ли прорвали фронт? – нелепо быстро мелькнуло в голове.

Поглядев в сторону все приближавшихся всадников, капитан вдруг весело воскликнул:

– Ба, да это Павел Николаевич (имя Переверзева)! Молодчина, сообразил, где вас перехватить. С ним Григорий Аркадьевич (имя его ближайшего сотрудника, казначея и секретаря отряда) и вестовой!.. По форме, парадом начальство выехал встретить.

Через минуту мы уже обнимались с Переверзевым, который лихим ездоком, почти на ходу спрыгнул с великолепной по сухости и ладности статей золотисто-рыжей полукровки. Его спутник, Григорий Аркадьевич, сидевший браво и уверенно в седле, ступивши на землю, оказался хромоножкой. Это, однако, не препятствовало ни точности, ни живости его движений. Чрезвычайно симпатичный и милый по первому же впечатлению, он, как я вскоре в этом убедился, был незаменимым работником и душою внутренних распорядков в отряде. Переверзев считал его своею правою рукою и не мог достаточно нахвалиться его неутомимой энергией.

Подполковник пригласил нас всех в столовую к чаю, здесь мы общими стараниями устроили праздничный пир. Вино, закуски, кое-какие сласти у нас нашлись, а оставшийся от обеда поросенок, свежее масло и яичница оказались уже на столе.

Дружно и оживленно прошел этот час, пока тем временем нам готовили «парковую» тройку для дальнейшего следования.

Подъехали и наши «подарки» с Андреем. На одноконных санях караван подвигался медленно. Решено было, что он здесь заночует и только наутро, с провожатым от парка, двинется дальше.

Отъехали мы из гостеприимной лесной усадьбы, когда уже совсем стемнело, сохраняя о ней, о ее порядках и ее «хозяевах» самое отрадное воспоминание. П. Н. Переверзев отозвался о командире пapкa с большим уважением, говоря, что он зорко следит за тем, в чем именно может нуждаться в данную минуту та или другая войсковая часть.

* * *

До места расположения отряда предстояло проехать верст пятнадцать. Дорога была лесная, путанная, с частыми поворотами и объездами оврагов, канав и заграждений. Впереди, указывая дорогу, скакал Переверзев, держась лихо и красиво в седле, и выглядел истым кавалеристом. За нашими санями поспевало двое других всадников.

Не успели мы отъехать и версты, как поднялась новая орудийная пальба, на этот раз интенсивная, частая. Взлетали также ракеты и освещали, от времени до времени, как зарницы молнии, темневшую даль, задернутую сплошь туманною дымкою.

Мне почему-то вспомнилось «про газы». Мы хватились масок – а их то и нет! Но оказалось, что маски налицо, но запрятаны в особый деревянный ящик под передним сиденьем. В пути они не понадобились, но потом мы имели их всегда при себе, их разглядывали и учились надевать. Они были русского изделия из непроницаемого холста с неуклюжими, длинными жестяными трубками, предназначенными для дыхания. Видели мы и одну немецкую маску, снятую с убитого. Она была более целесообразного и аккуратного фасона.

В продолжение всего нашего пути канонада не прекращалась. Кто именно стрелял и в каком направлении, мы не давали себе отчета, но было ясно только, что мы едем прямо под выстрелы, так как они раздавались все громче и громче.

Выехали из леса, свернули влево и уже мчались по его опушке. Тут не только слышали выстрелы, но и видели, как более или менее еще далеко, вправо от нас рвались, вспыхивая, снаряды и как густые дымчатые столбы, точно фонтаны, поднимались от земли. К тому времени взошла луна, и далеко, отчетливо было видно.

Переехав какой-то бревенчатый мосток, въехали в деревенскую улицу. У одной из первых же «хибарок» (деревянных крестьянских домов), на коньке крыши которой развивался белый флаг с красным крестом, круто остановились.

Прикрепленная на фасаде этой «хибарки» доска гласила: «Санитарный отряд Петроградской присяжной адвокатуры».

– Вот мы и дома, – весело воскликнул Переверзев, спрыгивая с коня. – Милости просим, не побрезгайте!

«Хибарка», в которую мы взошли по трем ступенькам крытого крылечка, состояла, в сущности, только из одной обитаемой комнаты, с огромной русской печкой в правом от входа углу, с тремя небольшими окнами, выходящими в три разные стороны. Загородка против самой печки отделяла от комнаты четвертое окно, так что получилось нечто вроде узенькой прихожей и вместе буфетной и уборной. Тут на полке стояли самовар и разная посуда, а на узкой скамье внизу были щетки для чистки платья и сапог и красовался большой жестяной таз с рукомойником и ведро с всегда свежей водой. Вторая половина хибарки, через которую мы только прошли раньше, чем войти в жилую ее часть, состояла из довольно обширного, неотапливаемого помещения, имевшего выход и во двор и теперь пустовавшего. По крестьянству это, вероятно, было зимнее убежище для домашней скотины.

Сама комната, где мы втроем должны были расположиться, обвешанная простыми ковриками и расшитыми полотенцами, казалась уютной и привлекательной. В ней были приготовлены три постели. Постоянная, Переверзева, была походная, узкая складная, с легким матрасиком; ее легко было собрать и унести с собой.

Меня и Мандельштама устроили хотя и временно, но более комфортабельно: на широких носилках, с мягкими, откуда-то добытыми тюфяками.

Своему «адъютанту» я уступил место поближе к печке, которую к нашему приезду хорошо протопили. А Переверзев и я заняли «углы» в нашей «ночлежке», как именовал сам Павел Николаевич свой комфортабельный апартамент.

Раньше, чем расположиться спать, Переверзев сводил нас в другую «хибарку», где такая же комната, как его, была приспособлена под столовую.