Дело о гибели Российской империи - читать онлайн книгу. Автор: Николай Карабчевский cтр.№ 40

– Как, отпустить всех контрреволюционеров?! – воскликнул Муравьев. – Что вы, что вы!.. Да их караул не выпустит…

Этим восклицанием я воспользовался, чтобы вычитать ему все, что было у меня на душе.

– Контрреволюция если откуда-нибудь и придет, то совсем не оттуда, откуда вы ее ждете. Весь хлам, который вы держите в Петропавловской крепости, всегда был ничтожеством и, больше того, чтобы сберечь свое добро и свою шкуру, ни о чем не думает и не мечтает… Что же касается сказанного вами относительно караула, который может их отпустить или не отпустить, то лучше забудьте вашу обмолвку… Я бы секунды не оставался председателем следственной комиссии, которая не вправе распоряжаться судьбою заключенных. Действуйте законно и не соображайтесь с остальным.

Муравьев пожал плечами.

– Что вы хотите!.. А в Кронштадте еще хуже!.. Там и морят голодом, и убивают заключенных офицеров только за то, что они офицеры… Приходится поневоле действовать с крайней осторожностью… Я ведь не один в комиссии!..

Последнее его указание я принял к сведению и в пространном письме на имя комиссии излил всю горечь адвоката и юриста по поводу ненормального содержания людей под стражей и притом в тяжких условиях казематного содержания, без предъявления им в течение месяцев какого-либо обвинения.

Кое-кого удалось освободить или перевести в больницы, но это была только капля в море…

В один из послереволюционных дней у меня побывал адъютант великого князя Бориса Владимировича, задержанного по пути из Ставки и содержимого под арестом в своем собственном дворце в Царском Селе.

– Великий князь поручил мне узнать: согласились ли бы вы принять на себя его защиту?

– В чем же он обвиняется?

– Пока ни в чем… Кажется, и не в чем… Но он под строгим арестом. Я как-нибудь сообщу ему ваш ответ, меня уже не допускают к нему…

– Передайте великому князю, что охотно буду защищать его. Надо, однако, надеяться, что до этого не дойдет. Я постараюсь разузнать, в чем дело.

В министерстве юстиции после многих справок выяснилось, что арестовали его по «недоразумению». Постарались какие-то добровольцы, решившие, что великий князь уже по самому своему званию подлежит революционной репрессии.

Арестовывал в эти дни всякий, кому только не лень было, забегая вперед, чтобы самому не быть заподозренным в сочувствии контрреволюции.

Арест был вскоре снят. И я счастлив знать, что и сейчас великий князь Борис Владимирович где-то в безопасном месте и что его не постигла участь многих других великих князей, повинных лишь в том, что они родились в этом звании.

* * *

К несколько более позднему времени надо отнести усиленные посещения меня женами и матерями морских офицеров, задержанных в Кронштадте матросскими бандами, которые начали творить там суд и расправу самолично. После многих зверских убийств в Кронштадте там образовались своя «Республика» и свой разнузданный, категорический императив по части издевательской расправы над заключенными.

Участь несчастных офицеров скоро стала не только летальной, но воистину трагичной. Я не мог молчать и написал в тамошний «Совет» или «Комиссариат», ведавший арестованными, письмо, в котором, упомянув о своей политической беспартийности, просил допустить немедленно защиту для обвиняемых морских офицеров, без чего никакая расправа над ними не может почитаться справедливою и законною, с точки зрения минимальных требований морали. Подобная расправа пятнит прежде всего тех, кто к ней прибегает. При этом я заявлял, что готов сорганизовать соответствующий состав защиты, став во главе ее.

На это я получил скоро довольно вежливый ответ. В нем говорилось, что защита при суде, конечно, будет допущена, но что пока это еще преждевременно, так как дела об арестованных морских офицерах находятся либо в стадии дознания, либо предварительного следствия.

Между тем слухи о жестоких издевательствах и насилиях над офицерами доходили до меня со всех сторон, и что-то поистине кошмарное творилось в нескольких верстах от Петрограда.

В это время еще Керенский был министром юстиции, и я решил объясниться с ним по этому предмету. Его не так легко было уже заставать теперь, и предстояло выбирать для этого подходящую минуту. Частые заседания Временного правительства, поездки в Царское Село, выступления на митинговых собраниях отнимали у него все время, а в министерстве юстиции принимали его товарищи, оба нерешительных тяжкодума. Случай мне, однако, помог вскоре с ним увидеться.

Об эту пору уже прибыла в Петроград и была торжественно встречена «бабушка русской революции» Е. К. Брешковская, бывшая моя подзащитная по процессу 193-х. Однажды вечером мне сообщили по телефону, что она проживает в квартире министра юстиции и была бы рада повидать меня.

На следующий же день, в условленное время после восьми часов вечера, я отправился к ней. Через подъезд с Итальянской улицы я беспрепятственно проник в министерскую квартиру, несмотря на вооруженный караул в прихожей. Министерские сторожа знали меня хорошо и покровительственно расчистили мне путь.

– Вам кого? – спросил меня один из них.

– Брешковскую.

– А, бабушку!.. Пройдите наверх, там, через бильярдную, прямо… ее и найдете.

Я поднялся по внутренней лестнице, ведущей одновременно и в квартиру, и в министерскую домовую церковь, где случалось бывать.

В пустынной бильярдной комнате два мальчика лет 9—10 катали руками по бильярду шары и щелкали ими вовсю.

Я сообразил, что это дети Керенского, и спросил: как найти «бабушку Брешковскую»? Они оба разом указали мне на дверь, с которой начиналась анфилада комнат, и младший сказал: «Там она и есть!»

Пришлось пройти три комнаты. В первой, проходной никого не было. Во второй, малой гостиной, на низком диванчике у стены полулежали две женские фигуры, откинувшись в разные стороны, по виду курсистки, не гладко причесанные.

Я поклонился на ходу, но, кажется, они мне не ответили.

В следующей, обширной угловой гостиной за большим круглым столом, стоявшим на самой середине комнаты, сидели прямо друг против друга двое: молодой человек и совершенно седая, но с черными живыми глазами упитанная старуха, в которой я не сразу признал Брешковскую, когда-то сухощавую и очень подвижную. Воистину – бабушка!

«Бабушка» радушно поздоровалась со мною, потрясла крепко мою руку и сказала:

– Hу, присядьте же, вот где свиделись… Вас я бы сразу узнала, правда, я ваш портрет в последнем издании ваших речей видела…

Указывая мне на молодого человека, подле которого на столе были исписанные листы и письменные принадлежности, она мне отрекомендовала его:

– Мой секретарь, записки свои диктую, ведь многое перевидала…

Под низким абажуром мягкой электрической дампы, освещающей только большой круглый стол, в то время как все углы большой комнаты оставались в полутьме, было уютно, и воспоминания о прошлом бесхитростно, нескладно поплелись вперемежку.