Екатерина Великая. Императрица: царствование Екатерины II - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Чайковская cтр.№ 73

Теперь она пишет о красавце поляке слегка иронически, и, надо думать, многое забылось, зато помнился тот неприятный эпизод, когда после переворота 1762 года Понятовский рвался в Петербург, а она его не пустила. Но все же в своей исповеди Потемкину Екатерина не хочет лукавить: красавец граф «был любезен и любим от 1755 до 1761», в разлуке с ним она тосковала и была ему верна (что это именно так и было, доказывает переписка Екатерины с английским послом, из которой видно, как яростно добивалась она возвращения Понятовского).

Но в 1761 году появился Орлов.

«Сей бы век остался, естьлиб сам не скучал», – значит, она готова была бы прожить с ним всю жизнь и прямо говорит об этом его преемнику. Не она разлюбила, ее разлюбили (а она? – может быть, и до сих пор любит?) – мы должны особо оценить честность подобного признания. После того как Екатерина узнала, что Орлов любит Зиновьеву, их жизнь стала тяжела; поняв, что уже не может по-прежнему доверять князю, она «из дешперации», то есть с отчаяния, приняла решение и сделала выбор, «во время которого и даже до нынешнего месяца я более грустила нежели сказать могу». «До нынешнего месяца» – это значит до того самого времени, когда она пишет это письмо?

И вот перед нами далее рассказ о том, как тяжелы бывают отношения, которые уже надломлены, но еще длятся. «…И всякая приласканья во мне слезы возбуждала, так что я думаю что от рожденья своего я столько не плакала как сие полтора года; с начала я думала, что привыкну, но что далее, то хуже, ибо с другой стороны месяцы по три дутся стали и признаться надобно, что никогда довольнее не была как когда осердится и в покое оставит, а ласка его мне плакать принуждала». И в этом рассказе тоже нет ни следа лукавства или раздражения. Есть понимание трагизма положения: когда отношения стали мучительны для обоих и нужно их рвать. И вот в это-то время приехал «некто богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен» – Потемкин. Она сама вызвала его из армии письмом, «однако же с таким внутренним намерением чтоб не вовсе слепо», а чтобы понять, как он сам к ней относится.

«Ну, Господин Богатырь, после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих, – продолжает она, – изволишь видеть, что не пятнадцать (как видно, именно столько ее любовников насчитал Потемкин. – О.Ч.), но третья доля из сих, перваго по неволе да четвертаго из дешперации, я думала на счет легкомыслия поставить никак не можно, о трех прочих естьли точно разберешь, Бог видит что не от распутства к которой никакой склонности не имею и естьлиб я в участь получила с молода мужа которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась, беда то, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви» (трудно понять, прибавляет она, хорошо это или плохо, «может статься что подобное диспозиция сердца более есть порок нежели добродетель» – запомним эти ее слова). И вот теперь, после исповеди, Екатерина ждет его решения – уедет ли он в армию (а он, очевидно, в том крутом разговоре грозился уехать) или останется, боясь (вот неожиданный поворот), что она его забудет, – «но право не думаю, – прибавляет она, – чтобы такое глупость зделала».

Мы видели: в течение более десяти лет, весь первый период правления Екатерины, она и Орлов были вместе, это не просто любовная связь царицы с фаворитом, это – невенчанный брак, тем более прочный, что их соединяли общие цели, общие дела, великое значение которых оба, конечно, понимали.

И вот из письма к Потемкину мы узнаем, что Орлов, если бы захотел, мог бы остаться с ней до конца жизни. Нужно, повторим, отдать должное мужеству женщины, когда она сообщает человеку, в которого уже без памяти влюблена: его предшественник был так ей дорог, что она по своей воле никогда бы с ним не рассталась (и, стало быть, самого Потемкина при ней никогда бы не было).

Ну а как отнесся к своей отставке сам Орлов?

Сохранилось любопытное свидетельство Елизаветы Сивере, жены известного нам губернатора. «Князь Григорий четыре дня как в городе», – пишет она мужу. Значит, все-таки приехал в Петербург. «Разыгрывает веселого человека, только соответствует ли тому его сердечное расположение? Он похудел, что ему очень идет» (Орлову тогда было тридцать восемь). «Вчера при дворе был бал, – продолжает она, – я не поехала. Отец сказывал, что князь затмил всех кавалеров». Опять был весел, остроумен и обаятелен. Через несколько дней она пишет о концерте, который был при дворе. «Князь явился с головы до ног осыпанный бриллиантами. С ним ласково разговаривали, потом сели за карты. Бог весть, куда это должно повести; но верно то, что дела идут очень странно».

Зачем он явился ко двору, нарушив предписание? Наверное, для того, чтобы убедиться, что все еще владеет сердцами (может быть, и сердцем Екатерины?). А убедившись в этом – уехал (в Ревель, где его бурно приветствовало дворянство).

Конечно, не одна Елизавета Сивере недоумевала в связи с приездом Орлова – волновался весь двор, государыня была с ним ласкова, села играть с ним в карты – Орлов мог вернуться, вот что крылось за намеками Елизаветы Сивере; так все думали – а может быть, и вернется.

По-видимому, Екатерина не могла вынести разлуки с Орловым, ей надо было хотя бы его видеть. Уже весной 73-го она просит его вернуться и вступить «в отправление дел наших, вам порученных».

Он вернулся к своим должностям, бывал при дворе.

Однажды Екатерина, увлеченная в то время Корсаковым, который великолепно пел, обратилась к Орлову:

– Он поет, как соловей, не так ли?

– Конечно, – ответил негодяй, – только соловьи поют всего лишь до Петрова дня.

Орлов не собирался возвращаться к Екатерине, его мысли были заняты Зиновьевой, предстоящей женитьбой. Они поженились; против их брака, поскольку они были двоюродные, восстал Синод, вопрос рассматривался в Сенате, где предлагали даже этот брак расторгнуть, – надо думать, в угоду Екатерине. Но все эти церковные и светские сановники плохо знали свою государыню. Екатерина наградила юную княгиню Орлову орденом Св. Екатерины, которым награждали женщин царской семьи, сделала ее статс-дамою (высшее женское звание при дворе). Как бы ни ревновала она Орлова, ей удалось побороть свою ревность и сделать все, чтобы его порадовать.

Конечно, Екатерине все это далось нелегко – нужно видеть, как хороша была юная Орлова. Есть ее портрет – чтобы понять это чудо, надо помнить: оно из мира Рокотова.

Давно замечено, женщины с портретов Рокотова чем-то похожи друг на друга и есть в них что-то таинственное. Ряд его портретов – Дмитриева-Мамонова (и она мелькнет в нашем рассказе), Новосильцева, графиня Санти, есть в их лицах что-то недостоверное, ускользающее, какая-то текучая неустойчивость. Неясность границ, размытость контуров, они податливы, эти женщины, и, казалось бы, готовы отступить в свои дымы, туманы, в свою цветную мглу, – но не отступают. В их глазах знание чего-то, чего мы не можем разгадать, они понимают, в чем дело, да не говорят, это дает им некую устойчивость. Однажды мне показалось: рокотовские женщины – странные сестры, странные птицы, севшие в ряд вне времени и неизвестно на какой территории. У них нет биографии. Они смотрят из таинственного далека (еще более непонятного, чем сам XVIII век), и неясно, куда направлен их взгляд. Они сдержанны и замкнуты, но, отталкивая, они с удивительной силой влекут к себе и притягивают. То же и с Орловой. Она тоже к себе притягивает – и тоже держит на расстоянии.