Боль мне к лицу - читать онлайн книгу. Автор: Гузель Магдеева cтр.№ 12

В институтские годы я, несмотря на диагноз, пользовалась популярностью среди парней. Мой факультет был непопулярным среди женской половины учащихся: четыре девчонки на двадцать три парня. Наверное, и шизофрению воспринимали за изюминку, а вкупе с симпатичной внешностью и милой улыбкой, в противовес стервозным замашкам ровесниц, мнивших себя знатоками жизни, мне было чем зацепить ухажеров. Правда, серьезные отношения не складывались, и романтичные образы, которыми я щедро одаривала своих партнеров, быстро расплывались, обнажая действительность. Но ни тогда, ни после ни один человек не нравился мне настолько, как теперь Иван. И, словно, забывая о морали и принципах, сейчас я лежу рядом и больше всего желаю, чтобы он поцеловал меня.

Но Ваня не целует.

— Стало лучше? — участливо спрашивает уставший полицейский, освобождаясь от моих объятий. Рассоединяюсь с ним, понимаю, что ничего не изменилось.

— Нет.

Доронин идет на кухню, шуршит там, потом предупреждает, что отлучится в аптеку за обезболивающим, а я вяло машу рукой ему в след. Кажется, будто меня лишили чего-то родного.

Через десять минут он врывается в квартиру, громыхая входной дверью. Я лежу все в той же позе, поднимая голову, чтобы посмотреть, что с ним случилось, но в полумраке вижу плохо.

— Ты чего, Вань?

Но Иван не слышит, хватает меня за плечи, сильно-сильно, встряхивает так, что я едва не теряю сознание от раздирающей боли в висках, и рычит:

— Где ты была вчера?

— С тобой же, Вань, — беспомощно отвечаю, начиная бояться его и еле сдерживая слезы. Меньше всего мне хочется испытывать перед ним страх, но выражение лица…

— Когда гулять уходила? Ну?

— Просто гуляла, — не сразу вспоминая, что было вчера, будто с тех пор прошли не сутки, а целая вечность. — Что случилось же?

— Просто гуляла? Просто гуляла?! — свирепствует Иван, отталкивая меня на постель и поднимаясь с колен. — Случилось! Случилось, твою мать, что вчера врачиху зарезали. Аллу Николаевну, в то, *лять, время, когда ты гуляла! Твоих рук дело, дурочка?

Ванин крик обрушивается, заставляя дрожать, и я не сразу понимаю, кто такая Алла Николаевна. Секундой после все сказанное им доходит до меня, и я усмехаюсь сквозь боль. Хоть каждое слово дается с трудом, я встаю, неверно пошатываясь, и упираю руки в бока:

— Думаешь, я такая дура? Не успела выйти, как побежала мстить? Кровь увидел тогда на мне, да? Когда я домой вернулась… И все решил. Точно. По времени как раз подходит, — мысли скачут так, что я путаюсь и не успеваю озвучивать одну за другой, теряя нить повествования, — она оставила тебе номер, чтобы ты мог в любой момент с ней связаться… Побоялся, что не все лекарства можно? Решил узнать, как облегчить головную боль, а вместо Аллы Николаевной взял кто-то другой? — вижу по лицу, что каждое слово — в точку. — И сказал, что ее убили. Десяти минут начальнику уголовного розыска вполне хватило, чтобы узнать подробности, сопоставить факты и даже найти подозреваемого. Браво! Блеск. Только я никого не убивала, ни тогда, ни сейчас, хотя главврач была сукой и заслужила, чтобы ее кто-то грохнул, потому что у нее самой руки по локти в крови были. Знаешь, сколько людей за три года там умерло? Нет, не фига ты не знаешь, гражданин начальник!

Все это время Иван стоит у окна с каменным выражением лица. Солнечный свет на распахнутом настежь окне освещает его со спины, и к концу разговора я почти не вижу ничего, кроме одной большой тени. Договорив, перевожу дух, решая, что нужно дойти до кухни, чтобы сделать хоть глоток воды, но волнение дает о себе знать: снова течет кровь, а я падаю в обморок, не успевая найти себе опоры.

Первое, что я вижу — белый больничный потолок. В ужасе вскакиваю на кровати, оглядываясь вокруг.

— Господи, только не туда! — шепчу беззвучно, сквозь пелену и головокружение от резкого подъема, пытаясь понять, где именно я очутилась. Соседние койки пусты, палата маленькая и светлая, но дух больницы не спрятать за свежевыкрашенными стенами и новыми жалюзи на окне.

«Не ссы, не в дурке». «Тебе стало плохо, Иван нас спасал». «Полежишь немного, и он заберет».

Голоса успокаивают меня, и я опускаюсь обратно на подушку. Рядом стоит система, из которой по тонким трубкам сосудистого катетера каплями стекает лекарство. «Трифтазин? Галоперидол?».

— Здравствуйте, — в палате появляется улыбчивая медсестра, а я удивляюсь, забыв, что медперсонал тоже может быть добрым. — Как самочувствие? Уже получше?

— Что в капельнице? — слова продираются сквозь пересохший рот нечеткими и кашляющими звуками, но девушка меня понимает:

— Глюкоза, витаминки, ничего страшного. Иван Владимирович Вас завтра заберет, сегодня еще полежите, — вдруг приступ повторится?

— Приступ? — пугаясь, задаю следующий вопрос. Неужели я могла сделать что-то плохое?

— Головной боли, — услужливо подсказывает медсестра и уходит, а я в задумчивости хмурюсь, разглядывая потолок.

Итак, за последние несколько суток я успеваю сбежать из дурдома под официальным прикрытием, стать помощником полицейского, почти влюбиться в него, побывать на месте преступления, прогуляться до двора из своего детства, получить обвинение в убийстве главврача и снова оказаться в больнице. Таких насыщенных деньков давно не было в моей жизни.

Значит, Аллу Николаевну убили. Я прислушиваюсь к себе, чтобы понять испытываемые ощущения. Радует ли меня ее смерть? Да.

Я вспоминаю лицо главврача. Тонкое, породистое, ухоженное. Всегда выкрашенные в пепельно-русый, уложенные волосы длинной до плеч. В ушах — маленькие сережки с драгоценными камнями, на безымянном пальце правой руки — золотой ободок без излишеств. Образ простой, но ухоженной женщины скрывает за собой настоящую акулу, обладающую немалой долей садизма. Она почти всегда присутствует на вязках, наблюдает за пациентами в изоляторе лично.

Когда я впервые встречаюсь с ней, сопровождаемая санитаром, в узком коридоре, первой фразой женщины становится: «Свежее мясо, отлично». Я смотрю на нее исподлобья, и вижу, как не нравится врачу мой взгляд.

— Что-то не так, птичка? — она стоит напротив, руки в карманах белого, обтягивающего фигуру, халата.

Все не так, но я молчу.

— Вадик, как фамилия?

— Басаргина, сегодня поступила.

— Диагноз?

— Шизофрения.

— Отлично, — хищно улыбаясь, Алла Николаевна проходит мимо, а я понимаю, что случайно завела себе очень неприятного противника.

Я не оборачиваюсь, иду дальше; шептуны надрывно обсуждают женщину.

«Вот сука!». «С ней надо осторожно». «Чувствуется, устроит она нам еще сладкую жизнь…»

Голоса оказываются правы: за проведенные там два с половиной года я не единожды подвергаюсь гонениям со стороны главврача; последним способом морального уничтожения становится прилюдная стрижка наголо.