Боль мне к лицу - читать онлайн книгу. Автор: Гузель Магдеева cтр.№ 50

Он едет за рулем расслаблено, управляя одной рукой, а второй подпирает щеку, взирая на мир со скукой. Мы движемся медленно, плетясь в самом конце сигналящей колонии.

— Чего ты боишься?

Петр поворачивается ко мне, глядя исподлобья. Я не желаю отвечать ему и смотрю в другую сторону, замечая машину Толика. Полицейский хмурится, завидев автомобиль Доронина, и скользит взглядом по темным стеклам, разделяющим нас друг от друга. Мне хочется, чтобы мужчина знал, что я сижу здесь, внутри.

— Думаешь, не я ли тот урод, который убил Лилю Романцеву? А если я?

Мощный двигатель довольно урчит, когда мы набираем скорость, но я теряю из виду и главную машину, и Толика. Куда мы двигаемся? Горечь наполняет рот; мелко дрожат пальцы, и я прячу руки под бедра, точно собираясь согреть.

— Я думаю, что ты просто урод. Но не тот, кто убил Лилю. Откуда ты ее знал?

Я боюсь брата Ивана; верю ли я в его непричастность? Сейчас, когда мы едем рядом, скованные небольшим пространством адвокатской машины, меньше всего мне хочется думать о его роли во всем случившемся; но в то же время было бы куда спокойнее, окажись я как можно дальше от него.

— Смело, — заключает он. — Я был ее адвокатом. До тех пор, пока родители не наняли другого. Того, кто смог добиться ответа от Страсбургского суда.

— Ты виделся с ней?

— Несколько раз. Она рассказывала, какие ужасы творит в больнице медперсонал, начиная от санитарки и заканчивая заведующей.

Я постукиваю пальцем правой руки по кожаному сиденью, проворачивая в голове известные факты.

— Почему ее родители решили найти нового адвоката?

— Спроси у них, — вдруг огрызается Петя, а я приглядываюсь к нему. Способен ли он на убийство? Не обязательно Лили. Например, Аллы Николаевны — заведующей, которая ужасно обращалась со всеми, в том числе и с Солнце.

Я застываю, вспоминая тот момент, когда Лиля рассказывала о визите адвоката. Что она про него говорила?

Перед глазами возникает больница.

Ночь, которая никогда не бывает тихой; словно в джунглях, она насыщенна звуками, бормотаниями, стонами. Со временем к шуму привыкают все; ты учишься не реагировать на внешние раздражители, до тех пор, пока среди обычных звуков вдруг не появляются новые.

— Ты спишь? — в темноте глаза Солнце кажутся еще больше, блестящими, словно от влаги.

— Чего тебе? — поворачиваюсь на бок, чтобы лучше видеть ее.

— Ко мне сегодня приходил адвокат. Родители пытаются вытащить меня отсюда.

— У них получится, — уверяю я, не особо веря в свои слова. Точнее, не задумываясь, возможно это или нет.

Для меня выход из больницы кажется чем-то недосягаемым. Я гоню от себя мысли, связанные со свободой. Когда меньше надеешься, жить становится легче.

— Я не хочу больше здесь быть, — продолжает Солнце, натягивая одеяло на голову так, что видно лишь нос. — Адвокат обещает, что все будет хорошо. Я доверяю ему. Наверное, зря?

Я молчу. Находясь здесь, верить людям вообще сложно.

— Он нравится мне. Красивый, уверенный в себе. В словах своих. И я хочу так же верить.

Внешний вид ни о чем не говорит: невинное лицо Солнце вряд ли натолкнет на мысль, что она способна на убийство. Как и я.

— Аня, когда я выйду отсюда, я смогу нормально жить? Выйти замуж, родить детей?

— Спи, — не давая мне ответить, обрубает нас Иволга, и Солнце окончательно исчезает под одеялом. Я отворачиваюсь, радуясь, что мне не пришлось ничего говорить.

Солнце верила Петру. Надеялась, что оказавшись на свободе, сможет жить так же, как и другие.

Вместо этого мы везем ее на погост с человеком, который так и не оправдал ее надежд.

Новое кладбище находится на краю города. Огромное поле с темным забором, церковью и служебными помещениями. Дорога до него не занимает много времени, и мы приезжаем одновременно со всеми.

— Она нравилась мне, — заявляет Петр, выключая двигатель. — Черт, я бы своими руками убил этого урода, — он ударяет по рулю ладонью в жесте отчаянья, становясь в этот момент очень похожим на Ваню.

— Солнце была чудесной, — соглашаюсь я, — и мне до сих пор не верится…

Замолкаю, так и не договорив. Банальные фразы, которые ничего не меняют.

— Солнце? — Петр смотрит удивленно.

— Так ее называли в больнице. Мы хорошо общались с ней.

— Благодаря похожим преступлениям?

— Умеешь ты все испортить, — качаю головой, выходя из машины, пока Доронина — младшего не занесло слишком далеко в темы, которые я ни с кем не собираюсь обсуждать.

Вдали, над лесом, кружат темными точками вороны. Мы проходим по главной аллее, и снова Петр двигается рядом, словно привязанный.

— Может, отвалишь? — не надеюсь на положительный ответ, но все же спрашиваю.

— Сегодня мы с тобой неразлучны. Или я хуже Ивана?

— Хуже. Лучше помолчи.

Прощание выходит скомканным; я не отвожу взгляда от намогильного деревянного креста с именем

Когда доходит моя очередь, я, вопреки своим же словам, подхожу, наклоняясь к Лиле. Стараюсь не смотреть в лицо с закрытыми глазами, быстро вкладываю медальон в ее руки, ощущая могильный холод.

— Сберегла, как ты и просила, — шепчу, прося мысленно прощение. Могла ли я помочь ей, не дать стать жертвой убийцы? Ком застревает в горле. — Прости, Солнце, — и ухожу, не оборачиваясь, так же, как и в больнице.

«Она прощает тебя, — шелестит четвертый голос, а шептуны охают, удивляясь. — Теперь ей хорошо. Только найди его».

«Помоги мне», — прошу ее, но она выдает привычное:

«Не время. Ты все поймешь сама»

Поминок избежать не удается. Чувствую себя чужой среди родственников, но остаюсь в кафе только потому, что об этом просит мама Лили. С опаской смотрю на нее, но больше не вижу во взгляде Солнце.

По правую руку, словно сторожевой пес, сидит Петр.

— Мне кажется, тебе тут не рады.

— Тебя забыл спросить, — мы скрещиваемся взглядами, и каждый из нас не желает проигрывать. Доронин выжигает меня глазами. Сжимаю зубы, когда он приближается и произносит, — если девушка смотрит на тебя больше шести секунд, то она хочет либо убить, либо отдаться.

— В твоем возрасте пора прекратить верить статусам в социальных сетях.

На его лице появляется усмешка, но Петр тут же прячет ее, вспоминая, где мы находимся.

Я ощущаю маету, наблюдая за остальными людьми. Похороны, поминки — все это так близко к вере, которой во мне нет. Я впервые оказываюсь за поминальным столом и теперь мечтаю выбраться отсюда быстрее.