Угрюм-река - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Шишков cтр.№ 250

К знаменитому селу Разбой со всех сторон подъезжали на подводах, подплывали на плотах, на саликах громовские, получившие расчет землекопы, лесорубы, приискатели.

На одной из отставших подвод ехали пятеро: Филька Шкворень, его дружок, недавно бежавший с каторги, – Ванька Ражий и другие. Вдруг высыпала из тайги ватага с ружьями.

– Ребята, стой! Дело есть! – крикнул бородатый из ватаги.

– Ибрагимова шайка, матушки! – испугался мужик, хозяин лошаденки. Он соскочил с телеги и, пригнувшись, словно спасаясь от пули, бросился в лесок. А Филька Шкворень схватил топор.

– Эй, дядя! Воротись! – кричали из ватаги. – Мы своих не забижаем...

Филька Шкворень бросил топор и, взмигивая вывороченными красными веками, во всю бородатую рожу улыбался разбойникам. Хозяин лошаденки остановился и, выглядывая из чащи леса, не знал, что делать.

– Деньги есть, молодцы? – спросил кривоногий коротыш Пехтерь в рысьей с наушниками шапке и строго повел белыми глазами по телеге. Филька Шкворень опять схватился за топор, устрашающе заорал:

– Есть, да не про вашу честь! – и обложил ватагу матом.

– Да нам и не надо ваших денег, – загалдели из ватаги в три голоса. – Мы вам сами хотели дать, ежели...

– Берегите полюбовницам своим. – Филька Шкворень спрыгнул с телеги, пощупал на груди под рубахой кисет с золотыми самородками и сильными движениями стал разминать уставшее в дороге тело.

– Нет ли табачку, папиросок, братцы? – спросил, ухмыляясь по-медвежьи, страшный видом Пехтерь. – Давно не куривал хорошего табачку.

– Ха, папиросок!.. – с пренебрежительной гордостью буркнул Филька Шкворень. – Ванька, брось им из моего мешка коробку самолучших сигар со стеклышком.

Все уселись на луговину. Повалили из бородатых ртов ароматные дымочки. Облако кусучих комаров отлетело прочь.

– Богато живете, – сказал, затягиваясь сигарой, черноусый разбойник-парень с черной челкой из-под шляпы.

– Живем не скудно, – сплюнул сквозь зубы Филька и скомандовал: – Ванька, самолучшего коньяку «три звездочки»! Ребята, у кого нож повострей? Кроши на закуску аглицкую колбасу.

Пехтерь вытащил кривой свой нож:

– Ну, в таком разе – со свиданьицем! – И бутылка коньяку заходила из рук в руки.

– А где ваш набольший атаман? – спросил Филька Шкворень, чавкая лошадиными зубами кусок сухой, как палка, колбасы.

– Далече, – нехотя и не сразу ответил Пехтерь, вздохнув. – А вот, ребята, до вас дело: возьмите с собой наших двоих, они бывшие громовские, только беспачпортные. Авось проскочат с вами.

– Которые? – пощупал волчьими глазами Филька Шкворень всю шайку.

– А вон с краешку двое: Евдокимов да... Стращалка-прокурат.

– Отчего не взять? Возьмем.

– Что, коньячку больше нет? – с задором подмигнул Пехтерь белым глазом.

– Господского нет, «трех звездочек», – проглотил слюни Филька. – А есть бутылочка заграничного, синенького. Эй, Ванька! Матросский коньяк «две косточки»!..

Ванька Ражий, ухмыляясь во все свое корявое лицо, вытащил из мешка бутылку денатурату с надписью «ЯД», с мертвой головой и двумя перекрещенными под нею костями. Все захохотали. Пехтерь первый отпил из бутылки глотка три, сгреб себя за бороду, судорожно затряс башкой и брезгливо сплюнул. Опять все захохотали и тоже сплюнули.

– Что, добер коньячок «две косточки»? – перхая лающим смехом, спросил Филька.

– Ничего, пить можно, – вытер слезы Пехтерь и, отвернувшись, поблевал.

Бутылка пошла вкруговую. Ватага одета чисто, в громовские похищенные в складах вещи: в серых фетровых шляпах, в богатых пиджачных парах, в дорогих пальто. Правда, костюмы в достаточной степени оборваны, замызганы, загажены.

Рабочие с улыбчивой завистью косились на ватагу, а Филька Шкворень, ковыряя в носу, сказал:

– Эх, стрель тя в пятку, нешто пойти, ребята, к вам в разбойнички: дело ваше легкое, доходное... Нет... Просить будете, и то не пойду.

– Пошто так?

– Милаха меня в Расее поджидает... Эх, пятнай тя черти! – причмокнул Филька и, отхлебнув денатурату, утерся бородой. – Приеду в Тамбовскую губернию – женюсь. Я теперь... вольный. Я богатый... Ох, и много у меня тут нахапано! – ударил он по груди ладонью, приятно ощупывая скользом золото. – Бороду долой, лохмы долой, оденусь, как пан, усы колечком – любую Катюху выбирай!.. Я, братцы-разбойнички, сразу трех захоровожу. Богатства у меня хватит. Одну – толстомясую, большую, вроде ярославской телки чтоб; другую – сухонькую, маленькую, ну, а третья – чтоб писаная краля была, в самую плепорцию. Ух ты, дуй, не стой! – Филька рывком вскинул рукава и залихватски подбоченился.

Подошел с охапкой хворосту сбежавший хозяин лошаденки, покосился на ватагу, сказал, пугливо дергаясь лицом:

– Я за сушняком бегал. А вы думали, вас испугался? Дерьма-то...

И стал разжигать костер.

– А ну, ребятки! – прохрипел Пехтерь, свирепо уставился белыми глазами в заполошное лицо крестьянина и вынул из-за голенища кривой свой нож. – А ну, давай зарежем мужика: лошадка его нам сгодится.

У мужика со страху шевельнулся сам собой картуз. «А что ж, – подумал он, – им, дьяволам, ничего не стоит ухлопать человека... Тем живут».

– Зачем же меня резать-то? – спросил он, задыхаясь, и попробовал подхалимно улыбнуться.

– Как зачем? На колбасу перемелем! – закричала ватага.

– Ну нет, на колбасу не пойдет, – осмелев, сказал мужик. – Я, братцы-разбойнички, с башки костист, а с заду вонист.

Все заржали. И Пехтерь паскудно улыбнулся. Костер разгорался. Спасаясь от кусучих комаров, все полезли под дымок.

В чаще леса дважды раздался резкий свист.

– Айда! – скомандовал Пехтерь.

Все вскочили.

– Ну, прощай, Стращалка-прокурат! Прощай, Евдокимов! Спасибо вам. А уж мы в вашу честь Громову леменацию устроим... Да и рабочие, слых есть, шибко зашевелились у него. Шум большой должен произойти, – удаляясь, кричала ватага двум оставшимся своим. – Ребята, песню!.. – И вот дружно зазвенела хоровая разбойничья:

Что ж нам солнышко не светит,

Над головушкой туман,

Злая пуля в сердце метит,

Вьет судьба для нас аркан.

Эх, доля-неволя,

Глухая тюрьма!

Долина, осина,

Могила черна!

Филька Шкворень, настежь разинув волосатый рот и насторожив чуткое ухо, застыл на месте. Наконец песня запуталась в трущобе, умерла.

– Вот это пою-у-у-т, обить твою медь!.. Не по-нашенски, – восторженно выругался он, вздохнул и растроганно затряс башкой. Глаза его сверкали блеском большого восхищения.