Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе cтр.№ 33

Находясь под влиянием Саади, Пушкин написал несколько коротких стихотворений в его стиле – «Виноград», «О, дева-роза…» и «Фонтану Бахчисарайского дворца». В этом он едва ли был уникален. Переводы ближневосточных авторов являлись любимым делом поэтов-романтиков, они породили множество подражаний. Нет доказательств, что Пушкин когда-либо его читал, но лучшим примером такого жанра служит «Западно-Восточный диван» Гёте 1819 г., где германский поэт воспевает любовь, смешивая арабский, персидский, турецкий и даже индийский стили со своим собственным. Подобно Гёте, Пушкин приложил определенные усилия по синтезу Востока и Запада. Он никогда не стремился примерить на себя образ исключительно азиатского поэта. Свой подход он объяснял в письме к князю Вяземскому таким образом: «Слог восточный был для меня образцом, сколько возможно нам, благоразумным, холодным европейцам… Европеец, и в упоении восточной роскоши, должен сохранить вкус и взор европейца» ³²⁹.

«Бахчисарайский фонтан» был опубликован в марте 1824 г., вызвал большой ажиотаж и принес автору щедрый гонорар. На своем основном поприще в Министерстве иностранных дел Пушкин был менее успешен. Отправленный в подчинение Михаилу Воронцову, генерал-губернатору Новороссии в Одессу, он не удержался и начал флиртовать с кокетливой молодой женой нового начальника. Более того, власти перехватили письмо, в котором он будто бы поддерживал атеизм. Уволенному Пушкину было предписано все лето находиться в семейном имении в Михайловском.

Но даже в сельской глубинке Восток оставался музой Пушкина. Уже в Одессе он начал читать Коран и здесь тоже погрузился в занятия исламским текстом. В первую очередь Пушкин восхищался Мухаммедом, преследование и изгнание которого показались ему схожими с собственными недавними страданиями. В то же время поэт был поражен способностью Пророка овладевать умами людей единственно силой слова ³³⁰. Вскоре он начал новый цикл стихотворений – «Подражание Корану». Девять стихов, пересказывающих жизнь Мухаммеда, были одновременно и призывом к сопротивлению гонениям, и полуавтобиографичным видением пророческой миссии поэта ³³¹.

Вряд ли Пушкин это осознавал в тот период, но заточение в Михайловском стало для него благом, лишив его возможности участвовать в государственном перевороте, предпринятом при восшествии на престол Николая I после смерти Александра I в конце 1825 г. Многие друзья Пушкина стали декабристами. Они мудро избегали посвящать своего порывистого друга в заговорщические планы. Их любовь в стихам Пушкина была хорошо известна властям, и, вероятно, он бы и лично участвовал в заговоре, если бы не был заперт в сельской глуши.

В сентябре 1826 г. Николай I вызвал Пушкина на знаменитую встречу в Московский Кремль, где новый император остановился во время своей коронации. В ходе продолжительной беседы Николай расспрашивал поэта о его симпатиях к декабристам. Пушкин сразу признался, что участвовал бы в заговоре, если бы у него была такая возможность, но император великодушно простил его и обещал ему свою защиту и покровительство. Эта сделка оказалась воистину мефистофельской. Новая договоренность накрепко привязала поэта к монарху, ограничив свободу выражения даже больше, чем в период правления предыдущего царя. Ему позволили вернуться в столицу и продолжать писать стихи, но он все больше и больше ощущал себя в западне.

В 1829 г., расстроенный отказом юной красавицы Натальи Гончаровой выйти за него замуж, Пушкин предпринял еще одно, на этот раз самостоятельное, путешествие на юг. Россия тогда снова воевала с Турцией, и поэт хотел навестить в армии своего старого друга Николая Раевского. Поездка обернулась путевыми заметками «Путешествие в Арзрум», прозаический и даже местами циничный тон которых полностью нивелировал романтическое увлечение поэта Востоком: кавказский пейзаж банален, симпатичная, но совершенно не женственная калмычка утомила его своими заигрываниями, встретившийся персидский придворный поэт говорил скорее очевидные вещи, чем осыпал «высокопарными восточными приветствиями», а османский враг был не слишком храбр и грозен ³³². Прогуливаясь по недавно отвоеванному у Турции городу Арзруму (ныне Эрзурум), Пушкин размышляет: «Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь… Ныне можно сказать: азиатская бедность, азиатское свинство и проч.».

Когда в 1824 г. умер Байрон, Пушкин заметил: «Гений Байрона бледнел с его молодостию…[позже] он уже не тот пламенный демон, который создал “Гяура” и “Чильд Гарольда”» ³³³. Сам не зная того, он предсказал и развитие своей карьеры. Вкусы менялись, и к 1830 г. Пушкин находился уже не на переднем крае русской литературы. По словам Д.П. Святополка-Мирского, «его почитало младшее поколение, скорее, как пережиток прошлого, чем как живую силу» ³³⁴.

Разочарования ожидали Пушкина не только в профессиональной, но и в личной жизни. Наталья Гончарова в итоге согласилась стать его женой, но семейная жизнь не принесла счастья. Славившаяся своей красотой молодая женщина стала объектом нежелательного мужского внимания. Один из ухажеров, барон Жорж-Шарль Дантес, блестящий французский офицер на русской службе, был особенно настойчив. В конце 1836 г. поэта начали откровенно высмеивать как рогоносца, за чем неизбежно последовала дуэль, которая оказалась последней в жизни Пушкина. Смертельно раненный, он умер в страшных мучениях через два дня после поединка, 29 января 1837 г.

Опубликованный в 1835 г., за два года до смерти, «Дневник» Пушкина стал своего рода эпитафией на памятник романтическому увлечению Востоком в русской литературе. На полное покорение мусульманских горцев уйдет еще более двух десятилетий, царские войска будут вовлечены в многочисленные азиатские войны от Крыма до Кореи на протяжении большей части времени существования империи, но ни одна из этих кампаний не вызовет такого литературного отклика, какой имела Кавказская война в пушкинскую эпоху. К 1840 г. на смену романтизму пришел реализм, и писатели обратили свое внимание на домашние сюжеты: русские крестьяне сменили черкесов в качестве экзотического «другого» в их творческом воображении ³³⁵. Только на рубеже XIX–XX вв. русские поэты снова будут очарованы Востоком. Но в других сферах искусства живой интерес к Азии сохранится.