Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе cтр.№ 40

Подтекст был совершенно очевиден. Жителей Востока можно было считать варварами, но и Запад может забыть свою цивилизованность. Нет никакого фундаментального различия между Востоком и Западом. Война служит тому доказательством. В письме Стасову о «Туркестанской серии» Верещагин подчеркивает этот момент: «Необходимо обратить внимание на обращения обеих воюющих сторон к единому богу… обращения… верные столько же для Азии, сколько и для просвещенной Европы» ³⁹⁷. Под какой бы возглас – «Аллах акбар», «С нами Бог» или «Gott mit uns» ни встает солдат в атаку, трагический исход неминуем в любом случае. Для поколения русских людей, щеголявшего своим атеизмом, дополнительный смысл заключался в том, что религиозное рвение приводит к фанатизму и жестокости независимо от нации, расы или вероисповедания.

Верещагин твердо верил в прогресс, совершенствование человеческой природы, поэтому он не считал, что Туркестан обречен вечно находиться в состоянии варварства. При наличии подходящих условий Восток мог бы достичь того же уровня развития, что и Запад. Но необходимо отеческое руководство со стороны последнего. Европейцы, включая соотечественников Верещагина, обязаны принести цивилизацию азиатским собратьям, и эту задачу легче всего решить через завоевание и политическое управление. «Любой ценой, и при всем уважении к закону и справедливости, этот вопрос [колонизация Туркестана] должен быть решен, и как можно более неотлагательно. Он затрагивает не только будущее России в Азии, но прежде всего благоденствие тех, кто находится под нашей властью. По правде, они гораздо больше приобретут, когда наша власть полностью закрепится, чем от возвращения к прежней тирании» ³⁹⁸.

Представления художника о миссии России в Средней Азии были колониальным эквивалентом идеи «хождения в народ» – мощному популистскому движению летом 1873 и 1874 гг. среди образованных городских слоев – переехать в деревню для просвещения крестьянства. Между этими устремлениями левого толка и выигранными генералом Кауфманом мелкими войнами не было глубокого противоречия. Фридрих Энгельс как-то объяснял Карлу Марксу, что «Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку… господство России играет цивилизующую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии» ³⁹⁹.

Как царь относился к «Туркестанской серии» Верещагина, неизвестно, но некоторые картины оскорбили многих высших сановников. Батальные сцены изображали Россию в ходе среднеазиатской кампании в очевидно неблагоприятном свете. Политические взгляды автора – некоторые считали его нигилистом – не облегчали ситуацию. И все-таки несмотря на репутацию, сложившуюся в более поздние годы, Верещагин отнюдь не был твердолобым пацифистом. Он никогда не осуждал амбиции царского правительства в Туркестане. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. он полностью поддержал военные цели властей, хотя его кисть служила орудием уничтожающей критики методов, которыми они были достигнуты. Когда брат Верещагина Александр раздумывал о том, чтобы выйти в отставку после ранения, полученного на Балканах, художник убедил его остаться на фронте и выполнить до конца свой долг перед родиной и семьей ⁴⁰⁰. А когда в 1904 г. Япония начала войну против России, он забросал Николая II письмами, призывающими царя занять жесткую позицию против «желтолицых». Он предложил и свои услуги: «Если сабля моя не сильна, то хоть карандаш послужит вам» ⁴⁰¹. Верещагин яростно выступал исключительно против военных эксцессов и некомпетентности генералов, которые ведут войны.

В то же самое время, видя свой основной долг в изображении реальности, Верещагин считал вопросом чести для себя избегать прославления или романтизации этого жестокого предприятия. То, как художники традиционно изображали войну, он считал мошенничеством. При обсуждении работ более традиционного русского баталиста, немца по происхождению Александра фон Коцебу, он объяснял: «Это был батальный живописец старой школы… в его картинах ясно, как на ладони, атаковали, штурмировали, обходили, брали в плен и умирали по всем правилам военного искусства, как тому учат в академиях, и вполне согласно с официальными реляциями главнокомандующих, т. е. так, как хотели, чтобы было, но как в действительности никогда не бывает» ⁴⁰².

Не желая почивать на лаврах, Верещагин уехал из Петербурга еще до того, как закрылась его выставка в Министерстве иностранных дел. В апреле 1874 г. он отправился по морю в Индию вместе с женой и провел там два года, проехав насквозь всю обширную британскую колонию. Путешествие временами тормозилось британцами, подозревавшими бывшего морского офицера в шпионаже, но картины Верещагина оставались совершенно аполитичными и были посвящены исключительно экзотической архитектуре, народу и ярким красочным пейзажам.

Верещагин так и не закончил все задуманные индийские картины, поскольку его внимание привлек рост напряженности на Балканах между православным населением и его османскими правителями. К тому моменту, когда в апреле 1877 г. война началась, он уже обеспечил себе место при штабе генерала царской армии, чтобы наблюдать за боевыми действиями. Батальные сцены, написанные за год пребывания на Балканском фронте, запечатлели еще более тяжелые сражения, чем в Туркестане, во всем их ужасе. И снова он полностью поддерживал военные цели Санкт-Петербурга, но его кисть на первый план ставила ту страшную дань, которую приходилось платить солдатам, и безразличие и черствость командиров.

В последующие три десятилетия Верещагин предпринял масштабные путешествия в Палестину, на Филиппины, по Северной Америке и Японии и отовсюду привозил множество картин. Именно во время своей второй поездки на Дальний Восток, когда Япония напала на Россию, Верещагин погиб 31 марта 1904 г., оказавшись на борту флагманского броненосца «Петропавловск», подорвавшегося на мине в бухте Порт-Артур, у берегов Маньчжурии.

Верещагин ни кистью, ни карандашом на бумаге или холсте не боялся выражать категоричные суждения. Если говорить о Средней Азии, к таковым можно отнести его прочную веру в «цивилизаторскую миссию» России, в то, что долг всех современных наций просвещать менее развитых собратьев. Можно говорить о том, что политические воззрения художника просто совпали с военными успехами кампании генерала Кауфмана. В то же время приверженность Верещагина идеям Чернышевского о критическом реализме вынуждала его показывать во всей неприглядной подлинности ту суровую цену, которую заплатили за это русские рекруты.