Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком - читать онлайн книгу. Автор: Ахмад Фарис аш-Шидйак cтр.№ 116

Это раздвоение персонажа местами затрудняет атрибуцию тех или иных высказываний, а иногда и сам автор путается в том, кому именно принадлежат произнесенные слова — по существу, в диалогах повествователя с героем он ведет диалог с самим собой.

Нет четкого ответа на вопросы, зачем это двойничество понадобилось аш-Шидйаку, и каков его генезис. В европейской, конкретно в английской, литературе, тема раздвоения личности появилась в романе Р. Л. Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» как отображение двойственной природы человека, совмещающей в себе добро и зло. Но этот роман был опубликован в 1886 г., т. е. много позже выхода в свет «Шаг за шагом» (1855). Аш-Шидйак уже был знаком с творчеством европейских романтиков, для которых раздвоение поэта, художника было обычным представлением. Но у романтиков — Ламартина и Шатобриана — аш-Шидйака привлекало прежде всего их умение «рисовать картины», создавать художественный образ с помощью колоритных деталей, отображающих индивидуальное восприятие автором окружающего мира, то, чего он тщетно добивался, нанизывая цепочки синонимов. О своем «неумении» рисовать картины автор сожалеет в книге не раз (кн. 1, гл. 14; кн. 4, гл. 3). Но и от «нанизывания» синонимических рядов все же не отказывается, несмотря на то, что постепенно овладевает «франкским» стилем, индивидуальным образным языком. Как не отказывается и от сочинения макам, хотя и сводит их число к минимуму, поскольку их застывшая форма и необходимость подбирать рифмующиеся слова затрудняет точное выражение авторской мысли, «постоянно уводит в сторону» ^[56]. На взгляд аш-Шидйака, писать садж‘ем даже труднее, чем слагать стихи. Он считает, что «слово само по себе ничего не значит, если в нем не заключена мысль, которая есть второе бытие» (кн. 1, гл. 6). Отношение аш-Шидйака к макаме выражено в словах повествователя: «Сегодня я не смогу спокойно уснуть пока не сочиню макаму» (кн. 1, гл. 13). Представляется, что прием двойничества у аш-Шидйака не западного происхождения, а дань той же макаме. Из нее и перекочевали в его книгу герой — образованный, остроумный, зарабатывающий себе на жизнь литературной деятельностью скиталец, и рассказчик — перемещающийся за героем из страны в страну, из города в город, не имеющий имени друг, сочинитель книги. Родство между ними сомнений не вызывает.

А главный тезис аш-Шидйака, итог его странствований по миру и размышлений о добре и зле тот, что во всем, в любой стране, у любого народа и в любой религии есть и хорошее и дурное. Сравнение стран, городов, обычаев и нравов их жителей было традиционным компонентом арабских сочинений в жанре рихла. Но в сравнении и критике разных вероисповеданий аш-Шидйак явно выходит за рамки традиции. Его непосредственный предшественник ат-Тахтави и даже Мухаммад ал-Мувайлихи, написавший свой «макамный роман» «Рассказ Исы ибн Хишама» ^[57] на полвека позже аш-Шидйака, признавали достижения европейской науки и культуры, но оставались убежденными мусульманами и не собирались жертвовать своей религиозной идентичностью. Ат-Тахтави выражал свое кредо поговоркой «Вера людей по вере их правителя» ^[58]. Аш-Шидйак же утверждает, что «Человек принимает лишь ту веру, которая добрее веры, от которой он отказывается» (кн. 1, гл. 19). Он молится «Единственному, кто совершенен!» (кн. 2, гл. 3), неоднократно осуждает аморальное поведение персонажей Ветхого Завета и иронизирует по поводу религиозных обрядов жителей Мальты. Вполне вероятно, что знакомство с протестантским учением о непосредственной связи человека с богом, и, особенно, с американским пресвитерианством, стремящимся к простоте культа, укрепило его равнодушие к обрядовой стороне веры. Он едко высмеивает споры богословов о том, сколько ступенек ведет в рай, какой длины рог дьявола и из чего он сделан. И именует свою работу переводчика библейских текстов «толкованием снов», «прародиной» которых он называет свою страну, имея в виду весь Ближний Восток, где возникли три монотеистические религии. Истоки его рационализма следует, видимо, искать и в судьбе его отца, поддержавшего ливанских друзов в их конфликте с эмиром Шихабом II — в «Шаг за шагом» аш-Шидйак называет этот конфликт не религиозным, а политическим. Знаком он и с рационалистическими идеями средневековых арабских му‘тазилитов, и французских просветителей XVIII в. Дидро и Вольтера ^[59]. Он встает на путь утверждения «единобожия» как признания того, что Бог един для всех людей, невзирая на разницу вероисповеданий. В начале следующего, XX в., эта мысль получила распространение среди образованной и европеизированной части христиан и мусульман Арабского Востока, чем объясняется и широкая популярность у арабской читающей публики имени и нравственно-религиозного учения Льва Толстого.

Заявляя, что «совершенство лишь у Всевышнего», и подражая стилю средневековых арабских сатириков и парадоксальным суждениям «разумных безумцев» — поэтов-шутов, аш-Шидйак каждое явление, попадающее в поле его зрения, оценивает с двух сторон: чадра плоха, потому что скрывает красоту красавиц, но она хороша тем, что оберегает глаза от созерцания безобразия безобразных; столица Мальты кажется прекрасным городом приезжающим в него с Востока и захудалым — приезжающим с Запада. Хорошо известный в средневековой арабской литературе прием восхваления и поношения одного и того же человека или предмета, переход мадха в хиджа’, он доводит до парадокса, утверждая, что женщина — сплошное зло, и это зло необходимо. А расточая похвалы Египту — могуществу государства, учености ученых, щедрости Мухаммада ‘Али, дешевизне и приятности жизни, красоте и нарядам женщин, — походя замечает, что к уму египтяне относятся как к фитилю, полагая, что чем реже его зажигать, тем дольше он сохранится, а посему гасят ум гашишем (кн. 2, гл. 5). Не говоря уже о непристойных «восхвалениях» египетского правителя, обличающих его как тирана своих подданных.

Автор (в ипостаси повествователя), говоря о своей юности, признается: «Я горевал оттого, что не находил нужных слов для выражения смыслов, и пытался изобрести нечто такое, чего никто до меня еще не изобретал. Я думал, что это будет важно для человечества так же, как те изобретения, которыми сегодня гордится наш век. Я проводил ночи в тоске и отчаянии, моля Бога о помощи» (кн.1, гл. 10).

Это заявление демонстрирует и честолюбие автора, и его веру в значение литературы для каждого человека и для всего человечества. В результате он написал удивительное произведение — гибрид разных литератур и эпох, не вписывающееся в жанровую систему ни арабской средневековой, ни европейской прозы XIX в.