Широты тягот - читать онлайн книгу. Автор: Шубханги Сваруп cтр.№ 32

— Он не преступник, — говорит Тапа. — Он студент университета и зачинщик выступлений против наших правителей.

Из-под жернова вырываются облачка белой пыли, оседающей на наблюдателях. Слезы Мэри текут по белизне, как реки, смешиваясь с послеполуденным потом.

— Он ходит в университет? — спрашивает она.

— Ходил. Теперь бросил учиться, чтобы учить. Он учит других бунтовать везде, куда бы ни попал.

— У него хорошие отметки?

— Не знаю.

— А вы учитесь вместе с ним?

— Нет. Я даже в школу почти не ходил.

— Где вы познакомились?

— У озера, кидали камешки. Он увидел, что мои подпрыгивают на воде больше пяти раз, и попросил научить его. Секрет в том, чтобы не думать, а просто целиться. Но ваш сын не может перестать думать.

Тапа помогает Мэри собрать муку в медное ведерко. Он платит и мельнику, заметив, что она ушла, не заплатив. Потом догоняет ее за пределами рынка, уже в царстве дикой природы.

— У тебя есть биди? — спрашивает она Тапу, садясь на валун. Он раскуривает сигарету и подает ей. Мэри курит в молчании. Тапа косится на заросли вокруг, ища взглядом здешних гигантских многоножек, о которых ходят легенды. Ему еще предстоит увидеть первую.

— Когда его арестовали? — спрашивает она, прежде чем затушить окурок тапкой.

— Полгода назад.

Мэри пытается вспомнить, каким был ее мир полгода назад.

— Какого числа?

— Не помню, но был июль.

В июле у них гостила Деви. Ее приезды были светлыми полосами в жизни на горе Гарриет. Бремя вины давит на Мэри, как жернов на пшеничные зерна. Аппетит и цвет лица Деви были ее главной заботой, а в это время в тюрьму бросили ее сына.

— Какой сейчас год? — спрашивает она у Тапы.

— Семьдесят пятый.

— Сколько ему лет?

— Двадцать три.

— Двадцать три, — повторяет она, словно утверждая реальность этого человека и своего сына. — Ему надо поскорей выйти из тюрьмы и закончить учебу. Его отец был рыбаком, а мать — служанка. Но девушки нынче разборчивые. Им подавай образованных. В следующем году моя Деви тоже кончит учиться. Я постоянно говорю ее отцу, чтобы после этого выдал ее замуж. Она трудный ребенок. С ней нужна осторожность.

Сидя на камне, Мэри выпрямляется, будто внезапно что-то вспомнила. Тапа хочет сказать ей, что расплатился с мукомолом, но она перебивает его:

— Так как тебя зовут?

— Шаран Тапа.

— А его?

— Платон.

— Это не буддийское имя.

— Он называет себя Платоном.

— Моего сына не могут так звать.

— Имя странное, но ему нравится. Он сам его выбрал.

— Что оно значит?

— Это имя одного из отцов философии.

— Что такое философия?

— Это искусство думать. Думать и ничего не делать.

— Прямо как его отец.

Когда она видела сына в последний раз, ему было всего восемь месяцев от роду. Каждый новый день, надеялась она, может вернуть его обратно. Каждый новый час — принести весточку о нем. Если бы она знала, что это займет так много времени, она уже давным-давно отказалась бы от жизни. Но разве могла она умереть, так больше его и не увидев?

Тапа озирается по сторонам. Он хочет утешить Мэри, но не знает как. И тут он замечает ее — стоногую тварь, больше любой другой, какую он видел. Это его первая встреча с андаманской многоножкой. Он вскрикивает.

Мэри набрасывается на многоножку с тапкой. Она атакует ее с такой лютой яростью, что Тапа теряется. Она не останавливается, даже полностью размозжив туловище многоножки о камень, даже когда все похожие на клешни ноги перестают шевелиться. Тапа не понимает, кто здесь агрессор, а кто жертва.

Ей так отчаянно хочется поверить нежданному визитеру, что это вызывает противоположный эффект. Теперь ее захлестывает мучительное недоверие.

— Ты обманщик… Тебя подослали мои братья, чтобы вернуть меня в деревню. Они хотят наказать меня за то, что я сбежала с его отцом, — говорит она.

Спустя четыре дня Мэри отправляется в Рангун вместе с Тапой.

* * *

Мэри покидает Андаманские острова на небольшой лодке — динги. Слезы, древние, как жизнь, и юные, как дождь, влекут динги к дельте Иравади — туда, где река держится за море девятью пальцами так крепко, что в этом месте взбухли песчаные дюны. Двадцать два года тому назад Мэри оставила своего восьмимесячного младенца на подобной дюне во времени.

У их лодки есть мотор, а кроме нее и Тапы в ней еще трое перевозчиков — роскошь для морского путешествия, которое редко занимает больше восьми часов.

Воды между Андаманами и Бирмой контролируют мокены, или морские цыгане. Обычно перевозчиков на этот маршрут выбирают за их эмоциональную неуязвимость. Моряцкая песня воспевает тех, кто способен преодолеть этот путь, — непроницаемых, как глина, плавучих, как смола, выносливых, как золото. Ибо один день, необходимый для пересечения разлома, в этих капризных водах легко может обернуться целой жизнью. Никто, даже циклонные облака и глубоководные потоки, не может противиться его могучему притяжению. Всегда есть опасность соскользнуть в гигантскую расселину. Разлом связывает Бирму с островами, словно плачущий глаз — с оброненными им слезами. Не всю боль и уж точно не все тяготы способен смыть Индийский океан!

Некогда гордый материк в своем праве, теперь Бирма зажата между Индией и Азией. Индия тащила ее за собой на север, Азия, наперекор, толкала на восток. И от лица, погребенного под каменной россыпью, остался один плачущий глаз. Орлиные черты Бирмы перекорежило в непреодолимые пики и ущелья. Щеки покрылись оспинами мокрых джунглей и сухих пустынь. В волнистых плоскогорьях и тропических островах сквозит отчаяние — память о былой красоте. Всю ее, от краев до сердца, исчертили разломы, самый большой — в форме огромной Иравади вдоль хребта страны, соединяющего острова внизу с Гималаями наверху. Под таким давлением Бирма никогда не слилась бы со стиснувшими ее массами. Она могла только крошиться.

Корпус динги, напротив, выдолблен из цельного ствола. Уж он-то не развалится на куски, даже если это произойдет с тем, что его окружает. И не утонет — плавнику это не грозит. Даже если его закрутит в коловороте, как перышко, рано или поздно море устанет и выкинет его на берег.

Годы спустя эта лодка будет валяться на отмели, уже никому не нужная. Ей будут составлять компанию перекрученные древесные корни, покинутые раковины и угри, запутавшиеся в пластиковых сетях. Во время отлива бедные поселяне подойдут к ней, отрубят что смогут и заберут на дрова. Ее забытые кости унесет в океан. Никто, кроме любопытной собаки, не заметит очертаний на коре. Тех дырок, узлов, линий и треугольников, в которых Мэри годы тому назад мерещились горы, реки и водяные воронки.