Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Чернявский, Юрий Фельштинский cтр.№ 96

Конечно, несмотря на своё заявление, что он не отказывается от статей, опубликованных в «Киевской мысли» и в других близких ей по духу изданиях, Троцкий по существу всячески оправдывался перед читателями — своими сторонниками начала 30-х гг., участниками «левой коммунистической оппозиции», за «не вполне выдержанный» характер публикаций, преувеличивая степень риска, на который он шёл, публикуя левые статьи. Находившийся за границей Троцкий рисковал максимум отказом в публикации. Сама газета рисковала только штрафом.

В первые годы сотрудничества Троцкого в «Киевской мысли» его статьи были посвящены главным образом вопросам российской и европейской культуры, быта, идейным спорам, происходившим в интеллигентских кругах. Троцкий вспомнил о своём старом псевдониме Антид Ото, которым он пользовался в иркутской газете в самом начале века, и стал теперь подписывать им газетные материалы, направляемые в «Киевскую мысль». Иногда, очень осторожно, Троцкий пытался ввести в дискуссию понятия марксистского обществоведения, например «исторический материализм». В статье «О смерти и об эросе» он передавал свои впечатления (скорее всего, правдивые) от дискуссии, которая происходила в группе русских интеллектуалов в одном из парижских кафе ^[758]. С известным оттенком иронии автор прислушивался к спору тех, кто возражал против «исторического материализма» с позиции веры, и тех, кто, не придерживаясь религиозных убеждений, всё же не видел в марксистском учении способа найти «примирение и избавление» — но не от неизбежной смерти, а от гнетущего душу психологического раздвоения. «Да ведь этого для меня — не для интеллекта моего, для воли моей — страшно мало», — сокрушался один из ораторов по поводу материалистического понимания истории.

Продолжением идейного спора с «идеалистическими приват-доцентами» являлась статья «Эклектический Санхо-Панса ^[759] и его мистический оруженосец Дон-Кихот» ^[760]. Используя образы Мигеля Сервантеса, причём нарочито «переставляя» их, превращая Дон Кихота из рыцаря в оруженосца, а Санчо Пансу — в хозяина, господина, Троцкий высмеивал тех, кто утверждал, что «нынче реализм окончательно упразднён», а его остатки сохранились лишь на задворках — в марксистских брошюрах. Этих критиков, а заодно с ними поэта М.А. Кузмина, упразднившего «законы естества» (имелся в виду рассказ писателя «Крылья», сюжет которого был связан с тогда ещё казавшейся диковинкой однополой любовью), Троцкий именовал интеллектуальными трусами, потому, мол, что они боятся завтрашнего дня и «завидуют даже мистикам, несмотря на то, что так покровительственно хлопают их по плечу».

Продолжением той же темы, но на значительно более серьёзном уровне, была статья, содержавшая критику современных религиозных философских теорий, разрабатываемых Д.С. Мережковским, Н.М. Минским (Виленкиным), С.Н. Булгаковым, Н.А. Бердяевым ^[761]. Отнюдь не следуя ленинской манере голословного бичевания неприемлемых или неудобных философских взглядов, которая столь явно проявилась в книге Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» ^[762], Троцкий стремился доказать бесплодие отечественных мистиков. Для Троцкого они были крайне индивидуалистичны; у каждого из них была своя собственная система «вечной абсолютной божественной правды»; они не связаны были с «великой наседкой» народом и со стихийным религиозным творчеством, которое черпается «из глубокого колодца души народной». Троцкий был весьма оптимистичен в своей уверенности в торжестве позитивного знания. Он завершал статью словами: «А если теперь принять во внимание, что со времени Лютера ^[763] чёрт неверия имел в своём распоряжении четыре поучительных столетия, в течение которых он прилежно изучал естественные науки, то придётся окончательно прийти в выводу, что г. Бердяев при слабых силах его с чёртом никогда не управится… Безнадёжное дело!»

Многие статьи Антида Ото в «Киевской мысли» были посвящены конкретным событиям художественно-культурной жизни — отдельным литературным произведениям, выставкам изобразительного искусства, другим событиям художественной жизни австрийской столицы и т.п. Все эти статьи отличались великолепным слогом, убедительностью, по крайней мере внешней, непререкаемостью суждений и в то же время отличным, возможно только на первый взгляд, знанием фактов и явлений, о которых шла речь.

Среди этих работ выделялась большая статья «Мережковский», которая была опубликована в двух номерах «Киевской мысли» ^[764]. Как и другим работам, публиковавшимся в киевской газете, этой статье был свойствен весьма критический, иронический, порой чуть ли не презрительный тон не только по отношению к самому писателю и философу, но и по отношению к его новым друзьям — «господам Гессену и Милюкову» из кадетской партии, которые решили, что «пророчествование сие во благовремение». Пытаясь анализировать характер мистицизма Мережковского, Троцкий видел его особенность, как это ни покажется противоречивым, в его светском характере. «В ожидании грядущего завета г. Мережковский не только постное приемлет, но и скоромненькое. И скоромненькое-то даже предпочтительно», — писал Троцкий ехидно.

По мнению автора статьи, революция 1905 г. оказала немалое воздействие на эволюцию Мережковского. В то время как Струве, Бердяев, Булгаков двигались слева направо, Мережковский совершал сдвиги в противоположном направлении. «Революционная эпоха произвела трещину в его индивидуалистической скорлупе и показала, что есть на свете не только «я» и культура, но и третий фактор — масса». Троцкий соглашался с тем, что Мережковский пользовался определёнными симпатиями на Западе, но в России он в лучшем случае встречал «скептическую благожелательность» со стороны либеральных деятелей. В то же время Троцкий был весьма скептичен в отношении возможности воздействия творчества Мережковского на общественное сознание: «Верует ли он окончательно? Если говорит, значит, верует. Но заражать других своей верой ему не дано. Он всегда являет вид тревожный, но он никого не тревожит. Он страшно богат титаническими антитезами, но они не волнуют, не врываются в сознание, не запоминаются… Ему не хватает немногого: подлинной страсти».