Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Паперно cтр.№ 31

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения | Автор книги - Ирина Паперно

Cтраница 31
читать онлайн книги бесплатно

Дверь открыл нам Николай Николаевич, помог раздеться и пригласил в столовую. За столом сидела Анна Андреевна, встретившая нас приветливой улыбкой и веселым взглядом, а напротив сидела, как я поняла, прежняя жена Пунина – Анна Евгеньевна. Она поздоровалась с нами с большим высокомерием. Рядом с ней сидел совсем еще молодой человек, которого Пунин представил нам как «доктора N» (фамилию не помню). Анна Андреевна указала мне на стул рядом с нею и предложила попробовать какую-то закуску. Но хозяином явно был Пунин. Анна Андреевна вела себя как близкий друг дома, часто бывавшая в нем, но отнюдь не как хозяйка.

…Мы просидели за столом довольно долго. Пунин и Осмеркин говорили о делах Академии художеств. В конце концов трапеза завершилась. Анна Евгеньевна со словом «благодарим» вышла из‐за стола со своим доктором. Анна Андреевна пригласила нас к себе.

Как кажется, и Гальперина-Осмеркина видела эту ситуацию (она отнесла ее «к началу тридцатых годов») как историческую 203.

Лидия Гинзбург, которая часто навещала Ахматову в Фонтанном доме, в записной книжке (среди записей 1930‐х годов) проанализировала ситуацию в аналитическом ключе, поставив ее в широкий культурный контекст. Для Гинзбург это была история о бывших декадентах:

Крепкие нервы – самое отличительное свойство декадентов. Они могли не сморгнув выносить ситуации, невозможные для обыкновенного человека.

<Ахматова> могла годами обедать за одним столом с женой своего мужа (Анной Евгеньевной). Причем это отнюдь не был уравновешенный треугольник – обедая, они не разговаривали друг с другом 204.

Гинзбург предложила парадоксальную формулу родства, описывающую отношения между двумя женщинами: Ахматова могла обедать с «женой своего мужа». (Гинзбург полагала, что эта ситуация была бы невозможна для «обыкновенного человека»; в следующей главе, посвященной запискам обыкновенной женщины, мы увидим, была ли она права.)

Хотя некоторые из современников и упоминают о культурных корнях этой ситуации (для Гинзбург – «свойство декадентов»), большинство усматривает в ней прежде всего продукт советских условий 1930‐х годов. Надежда Мандельштам, пользуясь поэтическими формулами из стихов самой Ахматовой, предложила в мемуарах именно такую интерпретацию, уделяя при этом особое внимание жилищному вопросу в условиях террора:

Против чужих мужей я не имею ничего – такое случается на каждом шагу, следовательно, это в порядке вещей. Ведь Ахматова отлично сказала про себя: «Чужих мужей вернейшая подруга и многих безутешная вдова». Худо, что они очутились вместе «под крышей Фонтанного дома». Идиллия была придумана Пуниным, чтобы Ахматовой не пришлось хозяйничать, а ему не надрываться, добывая деньги на два дома. К тому же жилищный кризис осложнял все разводы и любовные дела. Идиллия не состоялась – разводиться надо до конца. Вероятно, и отношения с Пуниным сложились бы гораздо лучше и проще, если бы не общая квартира. Главное в жизни советского гражданина – кусочек жилплощади. Недаром за жилплощадь совершалось столько преступлений 205.

В юности Надежда Мандельштам (как намекают некоторые мемуаристы) не была чужда идее неконвенциональных любовных отношений, однако когда она писала свои мемуары в 1960‐е годы, именно жилищный вопрос казался ей основополагающим принципом, формирующим жизнь советского человека.

Как Ахматова ушла от Пунина

Вспомним, что Чуковская впервые посетила квартиру в Фонтанном доме именно в те дни, когда Ахматова «ушла» от Пунина. Ахматова описала это событие как перемещение в пространстве квартиры:

– И знаете, как это все было, как я ушла? Я сказала Анне Евгеньевне при нем: «давайте обменяемся комнатами». Ее это очень устраивало, и мы сейчас же начали перетаскивать вещички. Николай Николаевич молчал, потом, когда мы с ним оказались на минуту одни, произнес: «Вы бы еще хоть годик со мной побыли» (1: 188).

Ахматова засмеялась, а с ней и Чуковская.

Поясним пространственную ситуацию. Ахматова переехала, со всеми своими пожитками, из кабинета Пунина (где она занимала диван и письменный стол) в бывшую детскую Ирины Пуниной. Кабинет же вскоре был занят Ириной, которой тогда было восемнадцать лет, ее молодым мужем Генрихом Каминским и их новорожденной дочерью Анной (в семье ее звали Малайкой). Остается предположить, что Пунин и Анна Евгеньевна жили вместе в единственной оставшейся комнате, пользуясь ширмами 206.

Что касается легальной ситуации, то она остается неясной. Хотя некоторые мемуаристы называют Ахматову женой Пунина (а другие говорят о разводе Ахматовой с Пуниным), неясно, был ли Пунин разведен с Анной Евгеньевной Аренс и женат на Ахматовой. По всей видимости, таким формальностям придавали мало значения. Однако в соответствии со строгим советским паспортным режимом с августа 1927 года Ахматова была прописана в квартире.

Казалось бы, после того как она «ушла» от Пунина, Ахматова должна была тяготиться еще более усложнившимися жилищными условиями. Когда однажды Чуковская (по ее словам) «принялась излагать ей свою любимую теорию необходимости развода», Анна Андреевна согласилась: «А вот этакие наслоения жен, – она снова легонько постучала в стену Николая Николаевича, – это уже совсем чепуха» (1: 186). (Добавим, что на практике Ахматовой трудно было расторгнуть глубокую эмоциональную связь: она культивировала чувство близости и с Гумилевым, и с Шилейко в течение многих лет после того, как они расстались.)

Вслед за Ахматовой Чуковская описывает продолжавшееся сожительство с Пуниным как неудобство, подобное тому, которое испытывали многие обитатели коммунальных квартир, то есть бóльшая часть советского населения: «Пунины взяли мой чайник, – сказала мне Анна Андреевна, – ушли и заперли свои комнаты. Так я чаю и не пила. Ну Бог с ним» (1: 32). «Шумят у нас. У Пуниных пиршества, патефон до поздней ночи…» (1: 26). Тот факт, что участники этих банальных коммунальных конфликтов были членами русской культурной элиты, придает этим записям особую остроту.

Ахматова поделилась с Чуковской еще более тревожными деталями своей жизненной ситуации:

– Николай Николаевич очень настаивает, чтобы я выехала.

– Обменяли бы комнату?

– Нет, просто выехала… Знаете, за последние два года я стала дурно думать о мужчинах. Вы заметили, там их почти нет (1: 26).

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию