Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни - читать онлайн книгу. Автор: Александр Добровинский cтр.№ 13

Наконец на первом этаже со скрипом разъехались узкие двери. Может, это была реакция на приземление лифта или на звук открывающихся скрипучих дверей, но Маша, не меняя позы (собака головой вниз), выстрелила. Просто по-другому это не назовешь…

Такого даже я не мог себе представить! Зеркало напротив лифта, полукругом, начиная с высоты человеческого роста и где-то метра два в ширину, было в стекающем вниз говне разного сорта. Есть коктейль «Кровавая Мэри», а передо мной в княжестве Монако появился какой-то совершенно новый и настенный – «Глицериновая Маша».

Но самое удивительное было в другом. Знаменитый постулат о том, что из говна нельзя сделать пулю, в этот день опровергла моя собака. Помимо того, что все зеркало было понятно в чем, так оно еще и по каким-то причинам треснуло!

Вести доследственную проверку мне было некогда, и, схватив опустошенную собаку, мы понеслись из обосранного дома на улицу. Маша бежала веселая и беззаботная. Я ее понимал, как никто!

Оставив собаку в машине на пять минут, я вернулся в дом, чтобы забрать сумку с вещами из квартиры этого придурка.

В холле, глядя на уже известное мне зеркало, стояли окаменелыми статуями консьерж и какая-то старушка в шляпке. Они смотрели на содержимое застывающей на зеркале лавы так, как будто, раздвинув засохшее на его поверхности говно, оттуда должен был появиться сам принц Ренье-старший в короне.

– Боже, какой кошмар! – сказал я. – Как вы можете жить в таком доме? Настоящее хулиганство! Немедленно съезжаю!

Через мгновение я спустился вниз уже с собранной сумкой. Консьерж и старушка все еще стояли, не шевелясь, перед вертикальным унитазом. Единственное, что постоянно, как молитву, шептал привратник, была шекспировская фраза: «Как же это могло произойти?» Шляпка, казалось, замолчала навеки. Думаю, что даже перед «Джокондой» в аналогичном сомнамбулическом состоянии так никто не стоял. Правда, оба почему-то теперь смотрели в подножие зеркала. Я пригляделся и увидел изрядно поразившую меня причину растрескивания зеркала. Внизу поблескивал небольшой предмет, который явно не по своей воле оказался в желудке наглой Машки. Это было злополучное (запачканное понятно, чем) яйцо якобы Фаберже именно в том обрамлении, которое оно заслуживало.

– А это, господа, я знаю, кому принадлежит. Это яйцо-подвеска арендатора с седьмого этажа, господина Пишхенгольца. Я передам, что у вас его любимая вещь работы Фаберже.

Истуканы молчали, и только консьерж скосил на меня подозрительный левый глаз.

А еще через несколько часов между Марией Ричардовной и Еленой Мозер возникла сумасшедшая дружба, продолжавшаяся много-много лет. Машка, которая никогда не хотела ко мне подпускать ни одну особь женского пола, влюбилась в женщину, претендовавшую на роль ее хозяйки. И все это благодаря утренней процедуре.

…Я раскрыл глаза. Пауза, взятая для принятия и написания определения, закончилась. Судья зачитывала текст. Клиент, наклоняясь к моему уху, зашептал:

– А можно той стороне еще какую-нибудь гадость сделать, чтобы заставить их идти на мировую?

– Есть у меня один старый способ, Николай Иванович. Только что вспомнил… Можно попробовать. Как вы относитесь к глицериновым клизмам?

– Александр Андреевич, вам звонили из ФСБ. Сказали, что перезвонят часа через два.

Совершенно нестрашный звонок. Абсолютно. Мне ни от кого нечего скрывать, кроме миллионов адвокатских тайн. Но приятного мало. Все равно настроение испорчено, хотя непонятно почему. Если бы были неприятности, то неприятности пришли бы без звонка и в масках.

– Полина! Скажи, а телефон они не оставили?

– Александр Андреевич! А почему они? Просто старший следователь Калиниченко. И все.

Действительно, почему они? Наверное потому, что их всегда было много. В Советском Союзе мне вообще казалось, что их больше, чем людей. В смысле, чем нормальных людей. Что-то я не то несу. Странно. В моей жизни они сыграли только положительную роль. И даже мысль стать адвокатом пришла первый раз в голову из-за Комитета государственной безопасности. А все равно звонок неприятный…

…Через заснеженное окно на горизонте виднелись Эльбрус и горные лыжи. Снег, солнце, девчонки вместе с полной экипировкой из Франции, практически от Жан-Клода Килли, который за два года до этого выиграл все золотые медали на Олимпиаде 1968 года в Гренобле… и мои будущие приключения последних зимних школьных каникул. Потому что дальше – подготовка к выпускным, а потом к вступительным экзаменам на биофак. Вся эта великолепная панорама очень отчетливо виднелась из нашей московской квартиры в тот морозный декабрьский вечер.

Было слышно, как дедушка в соседней комнате повесил трубку и тихо произнес:

– Саша, где девочки?

Девочки, а именно мама, бабушка и мамина сестра Фира, трассировали, как пули, по спекулянтам столицы советской зимой с целью приобретения чего-нибудь дефицитного на новогодний стол и подарков всем родственникам. Дома был дедушка, утопающий в научных книгах своего кабинета, и я – шестнадцатилетний кучерявый вундеркиндик.

– Хочешь глоток? – спросил глава семейства, наливая себе вишневку.

Настойка с радостью употреблялась дедом исключительно на Хануку, Пурим и на бабушкин день рождения. Все остальные случаи обозначали легкую еврейскую катастрофу с тяжелыми российскими последствиями.

– Хорошо, что мы с тобой вдвоем, а то сейчас бы пошли истерическое нытье и национально-исторические вопли. Мы должны поговорить как мужчины. С глазу на глаз. Потому что, очевидно, вся ответственность на семью очень скоро ляжет на тебя одного.

Эту хрень я слушал с тринадцати лет, когда, согласно традиции, мальчик становится мужчиной. Мне постоянно рассказывали, что в обязанности такой нерусской особи сильного пола, как я, должно входить исключительное требование по обеспечению своей семьи: жены (когда бы это ни случилось, а это в дальнейшем случилось три раза), детей (от кого бы они ни случились: тут за годы все так запуталось, что самому интересно), а также всех родственников и домочадцев необходимым. Иными словами, мужик обязан обеспечивать семью. А женщины должны устраивать уют в доме, рожать, утихомиривать, воспитывать, холить детей, любить уставшего после работы мужа и быть ему лучшей женой на свете. Пожизненно. Как в статье за терроризм.

Будто предчувствуя три будущих брака, я все воспринимал всерьез. До сих пор живу по заветам родителей, несмотря на то, что поддержание традиций и обширные растраты генетического фонда с каждым годом обходятся все дороже и дороже.

Однако в этот раз разговор нес далеко не теоретический оттенок.

– Саша, мне звонили из КГБ.

По закону жанра одесских корней я должен был сказать «Ой».

– Дедушка, ой.

– Хорошо, что ты меня понял. Какое счастье, что ты повзрослел.

В конце сороковых годов деда арестовали по делу врачей. Он просидел два дня, но потом какая-то очень высокопоставленная пи*да, которая наблюдалась у молодого профессора, собралась срочно и трудно рожать, и дедушку тут же освободили. Всю оставшуюся жизнь мы слушали рассказы про героические дни Рувима Боруховича в застенках. Когда бабушку начинало от этого тошнить, она просила мужа перейти с баллады о Лубянке на подробности последней прооперированной фибромы. По ее словам, история с фибромой намного интереснее и правдивее.