Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 150

Пугачев также заявил, что никакой посторонней [чужестранной] помощи не имел ^[1012].

– Да и на что-де мне? – говорил он. – Я и так столько людей имел, сколько для меня потребно, только люд-то не регулярный.

«Иностранного ни одного человека я не видел, – показывал Иван Почиталин ^[1013], – да и быть не можно для того, что Пугачев просвещенных отличным разумом людей жестоко подозревал. А о помощи иностранной, кроме того, как писал киргиз-кайсацкому хану, ниоткуда не требовал. В толпе самозванца было несколько конфедератов, но они не были в чести, не исполняли должностей, а служили наряду с прочими казаками».

«При самозванце, – показывал Максим Горшков ^[1014], – никого из иностранцев не было, кроме нескольких польских конфедератов, бывших рядовыми».

Максим Шигаев и Тимофей Мясников точно так же отрицали постороннее влияние.

«Из всех подносимых здесь в копии допросов, – писала оренбургская секретная комиссия ^[1015], – а равно и из прежних произведенных следствий, комиссия иначе не заключает, как что изверг Пугачев успел в злодейском своем замысле и предприятии с помощью одних только яицких казаков, а впрочем, не имел он ни руководства постороннего, ни помощи».

При разбитии мятежников у Сальникова завода Михельсон отбил голштинское знамя Дельвигова драгунского полка. Каким образом знамя это досталось Пугачеву – было загадкой для всех.

В 1762 году, при вступлении императрицы Екатерины на престол голштинские войска были расформированы, и знамена их, в числе 11 пехотных и 2 кавалерийских штандартов, отосланы в комиссариат на хранение ^[1016]. Являлась мысль, что один из штандартов был украден и доставлен Пугачеву, для большего убеждения толпы, что он истинный Петр III, а не самозванец. На вопрос, откуда он взял этот штандарт, Пугачев отвечал, что при разбитии под Дубовкой легкой полевой команды Дица были найдены Перфильевым два сундучка, в которых находились знамена: одно с черным гербом, а другое то, которое ему теперь предъявлено ^[1017].

Интересуясь мельчайшими подробностями восстания, императрица Екатерина просила московского главнокомандующего при допросах не прибегать к пыткам. «Для Бога, – писала она ^[1018], – удержитесь от всякого рода пристрастных вопросов, всегда затемняющих истину». Императрица поручила князю Волконскому беречь и не изнурять колодников, чтобы преждевременная смерть их не лишила правительство возможности разъяснить подробности бунта, а с другой стороны, чтобы и преступники не избегли заслуженного ими публичного наказания.

«Ее императорскому величеству известно по делам, – писал князь А.А. Вяземский ^[1019], – что некоторые приличившиеся в важных преступлениях колодники от изнурительного их содержания умирают, и для того высочайше повелеть мне соизволила сие на примечание к вашему сиятельству отписать, касательно Пугачева и его сообщников, дабы в содержании оных употреблена была вся возможная осторожность для того, чтобы и с ними того же приключиться не могло, тем более что П.С. Потемкин по приезде в Москву гораздо слабее его нашел против того, каков он из Симбирска был отправлен. Было бы весьма неприятно ее величеству, если бы кто из важных преступников, а паче злодей Пугачев, от какого изнурения умер и избегнул тем заслуженного по злым своим делам наказания».

«Имею честь вашему сиятельству донести, – отвечал на это князь Волконский ^[1020], – что во все время правления моего Тайной экспедицией, кроме одного, да и то пустого колодника в содержании не умерло. Равно и по комиссии о злодее не только все живы, но и здоровы, как и самый злодей. Но что он стал хуже, то натурально: первое, что он был все в движении, а теперь на одном месте; второе, сколько он ни бессовестен и ни глуп бы был, но однако же нельзя тому быть, чтоб не устрашали его мерзкую душу соделанные им злодейства, а за оные не ожидал бы он по всем законам отмщение. Однако же при всем том он не всегда уныл, а случалось, что он и смеется. Да и вчера Шешковскому сказал, что он всемилостивейшей государыне вины свои заслужит; а некогда говорил же ему, чтоб закласть его в столб. Чего ради ваше сиятельство покорно прошу об оном и ее императорскому величеству всеподданнейше доложить».

В начале декабря следствие над преступниками, производимое князем Волконским, П.С. Потемкиным и Шешковским, было окончено и отправлено в Петербург. 20 декабря был публикован в столице подписанный накануне императрицей манифест ^[1021], по которому Пугачев и его сообщники предавались суду соединенного присутствия Сената, членов Синода, президентов всех коллегий и особ первых трех классов, в Москве находившихся. Ведение всего дела возлагалось на генерал-прокурора князя Вяземского, который 21 декабря выехал из Петербурга в Москву.

«Пожалуй, – писала при этом императрица князю Волконскому ^[1022], – помогайте всем внушить умеренность, как в числе, так и в казни преступников. Противное человеколюбию моему прискорбно будет. Не должно быть лихим для того, что с варварами дело имеем».

Вечером 25 декабря князь Вяземский приехал в Первопрестольную столицу. «Сколько ни старался в пути моем поспешать, – писал он Г.А. Потемкину ^[1023], – но ранее приехать не мог. Дорога до Торжка дурна, а оттуда до Москвы изрядна, и сие удерживало меня в пути долее, нежели бы я желал, а напоследок промедление происходило и от лошадей, из которых городские ^[1024] не совсем еще привыкли к нынешнему их употреблению».