История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданство России. Том 4 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 39

Руководствуясь последним правилом и желая избегнуть кровопролития, князь Цицианов снова требовал сдачи крепости, давая один день срока для окончательного ответа.

«Высокоместный князь Цицианов! – писал на это Джевад-хан ^[189]. – Посланное ваше письмо я получил. Завтра день субботний, празднуемый жидами. Человека к вам не отправлю. Послезавтра, в воскресенье, отправлю к вам одного человека; ежели вы хорошо будете предлагать, я тоже взаимно буду отвечать».

Главнокомандующий говорил, что не условия ему предлагает, а по-прежнему требует сдачи. «Завтра, – писал он, – высокоторжественный день его императорского величества всемилостивейшего государя императора, и если его высокостепенство вышлет, в оный день, поутру, ключи города с сыном своим Гусейн Кули-агою, который и должен оставаться аманатом, в знак сдачи города начальнику войск российских, тогда все счастие и благоденствие сойдет на Джевад-хана ганжинского». В противном случае князь Цицианов обещал штурмовать крепость и пролить кровь несчастных ханских подданных, хотя и не единоверных нам, но которых ему жаль по человеколюбию.

Стараясь затянуть дело, Джевад-хан просил прислать к нему для переговоров казаха Махмада, но главнокомандующий отказал, требуя ответа не на словах, а на бумаге.

«Вы просили третьего дня (прислать) казаха Махмада, – писал князь Цицианов ^[190], – для перенесения речей ваших ко мне. Я требовал сказать об имени его отца для того, что Махмадов много. Вы более не присылаете, а из всего этого заключаю я, что вам нужно объясниться. Я же, по вере моей, презирая гордость азиятскую, для избежания пролития крови человеческой и чтоб на совести моей оное кровопролитие не осталось, наставляю вас, что европейские обычаи позволяют осажденным просить перемирия; осаждающие дают на сколько времени заблагорассудят, и тогда, с обеих сторон, ни одно ружье не должно выстрелить, и воюющие чрез поверенных предлагают и отвергают условия. После истечения сего времени или паки возгорается война, или сдается город на условиях; так делалось в присутствии моем под четырьмя крепостями, где я находился. После сего предложения Бог увидит, я ли виновен буду в пролитии крови в день штурма. Ответ на сие должен быть дан сегодня».

На следующий день хан отвечал, что он просил прислать к нему Махмат-Мирзу-Оглу, и говорил, что требования наши такие, что их исполнить никто не в состоянии. «Вам небезызвестно, – писал он между прочим, – что, когда кто кому строго пишет, ответ такой же получить должен».

«Пишете, будет штурм. На что скажу: осажденные в городе все средства изыскивают к соответствованию против оного, уповая на Бога. Упоминали: во время переговора в законе вашем стрельбы не бывает, но в нашем правлении, когда неприятель состоит так близко, на пушечный и ружейный выстрел, против такого всегда стреляется.

Пишете также: во время штурма кровь человеческая прольется, на совести вашей грех будет. Когда так, не ходите, и кровь ваша не прольется, а ежели пойдете, конечно, прольется; кровь и грех на вас будет. Упомянули, что в законе христианском кровь проливать грешно, а в нашем магометанском законе, ежели кто на кого идет силою и пролита кровь будет, то за грех не поставляется. Писали, чтоб в тот день на письмо отвечать; сии слова можно употребить господину своему слуге, а я никого не опасаюсь, когда хочу, тогда и отвечаю».

Ответ этот не предвещал никакой податливости со стороны Джевад-хана, не соглашавшегося сдать крепость, несмотря на бедственное положение ее гарнизона. Пока велись переговоры, пересылались письма и требования, время брало свое. Наступавшая глубокая осень и даже зима застала защитников Ганжи врасплох. Гарнизон терпел нужду в дровах; запас провианта хотя и был достаточен, но не было ячменя; лошади падали; водопроводы, которых нам не удалось отвести, были запружены мертвыми телами, и жители, принужденные все-таки черпать из них воду, болели во множестве; воздух был заражен; болезни с каждым днем усиливались, а Джевад все-таки не сдавался ^[191].

– Я возьму город, – передавал князь Цицианов хану, – и предам тебя позорной смерти.

– Ты найдешь меня мертвым на стене, – отвечал ему Джевад-хан.

В заключение всей переписки князь Цицианов послал Джевад-хану условия, на которых могла быть принята сдача крепости. Хан со всем народом должен был теперь же принять подданство России и сдать крепость со всем ее имуществом. Он должен был платить дани 20 тысяч в год и снабжать провиантом как войска, расположенные в крепости, так и те, которые будут поставлены по дороге к Шамшадилю. На шамшадильскую провинцию и ее жителей притязания никакого не иметь и наконец дать в аманаты своего сына.

Джевад-хан отвергнул и это последнее требование; он не согласился даже остаться владельцем ханства и быть данником России. Таким образом, целый месяц наши войска держали Ганжинскую крепость в осаде. Пять раз князь Цицианов требовал сдачи города, и в требованиях этих были и угрозы, и убеждения, и обещания, но все оставалось напрасным. Джевад-хан не соглашался ни на что. Высокомерие хана, зимнее время года, увеличение больных в отряде и недостаток фуража, «а выше всех бедствий неслыханный для непобедимых российских войск стыд» отступить от крепости, не взяв ее, заставили князя Цицианова собрать военный совет из наличных: одного генерала, двух полковников и одного подполковника. Совет решил штурмовать крепость, и утром 3 января 1804 года Ганжа пала, а 4 января главная мечеть ее была уже «обращена в храм истинному Богу».

Назначив генерал-майора Портнягина начальником наступающих колонн, князь Цицианов дал ему перед штурмом особое секретное предписание, которым поручал наблюсти, чтобы накануне штурма, вечером, все войска оставались на своих позициях, и только за полчаса до наступления заняли назначенные им новые места. «Нет слов изъяснить, – писал при этом князь Цицианов, – с какою тихостью и глубоким молчанием должно делаться перемещение войск. Все штандарты и знамена ночью, без церемонии, принесть на мечетный двор и отдать моему караулу. Казачья цепь до рассвета должна стоять на своих постах, разумея о ближайшей, соединяющей батарее, а остальным – при резервах в закрытых местах от пуль и ядер; по рассвете собраться всем к оным».

Войска были разделены на две колонны, из коих первой (составленной из гренадерского батальона Севастопольского полка, батальона Кавказского гренадерского подполковника Симоновича и 200 спешенных драгун), под общим предводительством генерал-майора Портнягина, приказано было идти влево от Карабагских, или верхних, ворот, «от батареи артиллерии подпоручика Башмакова»; вторая колонна (из двух батальонов ^[192] 17-го егерского полка, под предводительством полковника Карягина, должна была наступать левее Тифлисских, или Цитадельских, ворот. Колонна эта назначалась предварительно для производства фальшивой атаки, а впоследствии и для действительной.