История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданство России. Том 4 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 88

Потерю неприятеля определить трудно, так как персияне увозили трупы с собою; с нашей же стороны убит один рядовой и ранено обер-офицеров 4, унтер-офицеров и рядовых 27 человек ^[408].

Пользуясь победою, главнокомандующий хотел безотлагательно идти к Эривани, что, конечно, было бы весьма полезно, но общая усталость всех чинов отряда заставила его отложить это намерение. Остановившись лагерем на реке Керкбулаг, князь Цицианов дал день отдыха отряду и приказал отслужить благодарственный молебен, после которого все генералы и штаб-офицеры собрались у него и пили за здоровье полковника Козловского, его храбрых сподвижников и обоих егерских батальонов, которым мы были обязаны одержанною победою. Вечером в лагерь явилось множество армян, пришедших с разных сторон и даже из Эривани. Они много рассказывали о состоянии крепости, и хотя все сообщенные ими сведения оказались большею частью неверными, но из них можно было вывести одно достоверное заключение, что победа эта произвела большое впечатление не только на жителей Эривани, но и на самого Мамед-хана.

Последний прислал главнокомандующему письмо, в котором уверял, что, желая для себя только спокойной жизни, он давно искал покровительства России и что еще в 1797 году посылал в Грузию, к тогдашнему главнокомандующему, для переговоров по этому делу, но что посланные его возвратились без успеха.

Эриванский хан говорил, что искание это навлекло ему многие бедствия, ибо шах персидский Ага-Магомед, уведомленный об измене эриванского хана, вытребовал его к себе и непременно лишил бы жизни, если бы только «доброжелатели», при ханском дворе находившиеся, не исходатайствовали ему прощение за заслуги его предков.

«Келб-Али-хан, – писал он ^[409], – лишен зрения. Сверх того, жены, дети, родственники наши и поныне находятся у него (у шаха) заложниками, будучи столько времени отлучены от нас и своего отечества. Все сие потерпели мы за то единственно, что искали покровительства России, и теперь еще, почитая для себя счастием ваше прибытие, униженно просим пощадить нас и славный наш город, коего разорение нас толико тревожит. Возвратите ему прежнюю его красоту, а нам спокойствие. Мы ничего у вас не просим, кроме убежища от мщения шаха. Что до наших заслуг, мы со всею охотою готовы служить вам, и, ежели вам угодно, без всякого медления примем в крепость ваши войска, для коих только опасен здешний жаркий климат, ибо и герои не могут противиться природе. Между прочим, за нужное почитаю уведомить вас, что шах непременно будет сюда с гораздо большим числом войска; тогда-то мы понесем последние бедствия, а вы с малочисленным войском, расположенным на таком месте, может быть, не в состоянии будете отразить силы силою».

На все эти слова, полные коварства, слова, в которых высказывались и лесть, и преданность, и желание отклонить под разными предлогами занятие крепости русскими войсками, князь Цицианов отвечал.

«Хотя, – писал он ^[410], – и должен я удивляться, во-первых, тому, что ваше высокостепенство, после так многих молений ко мне о защите и уверений на письме, не прислали по прибытии моем сюда от себя посланного. Во-вторых, что мне мои подчиненные донесли, что эриванские люди дерзали стрелять против непобедимых российских войск. Хотя, говорю я, по сим двум причинам не долженствовало бы мне более входить с вами в переписку, но, по обычаю европейскому, должен, не приступая к атаке города, предложить сдачу оного, и если на сие письмо не получу сегодня ввечеру ответа, удовлетворительного и решительного, то Бог и штыки мне его доставят, несмотря на сто Баба-ханов, которого сын издали ездит с войском, как будто заяц, не смеющий приблизиться к стаду львов, чему и ваши люди вчера были свидетелями, и тому, что сто человек выбыли из строя, при реке, в одну минуту. Я долг мой сделал и вам сим объявляю, а ваша воля есть, каждую неделю переменяя государей своих и покровителей (буде правда, что вчера ваши эриванцы стреляли), при женоподобном персидском войске оставаться или быть уверенным, что вы во всю жизнь вашу и с глазами, с ушами и с носом пребудете».

Хан эриванский уверял, что стрельба из крепости и неприязненные действия, открытые его подданными против русских войск, произошли помимо его воли, что он крайне недоволен этим и боится, потеряв к себе доброе расположение главнокомандующего, лишиться покровительства государя императора.

– Я не знаю, – говорил хан, – причины, почему ваше сиятельство отвергаете мою преданность? почему заслуживаю я ненависть? А потому смею утруждать и просить открыть мне причину такой вашей ко мне остуды и неблагоприятства.

Мамед-хан по-прежнему просил пощады, клялся в доброжелательстве к России и извинялся в том, что обстоятельства помешали ему выслать с поздравлением навстречу главнокомандующему ^[411].

«Буде вам обстоятельства помешали, – отвечал на это князь Цицианов ^[412], – как вы говорите, ко мне навстречу выслать с поздравлением, – вам же хуже, для того что мы вчера довольно побили ваших. Буде нечаянно, от непослушных вам, против воли вашей, стреляли из пушек и ружей, как говорите, на что же великому государю государей, императору высокой державы, Богом вознесенной, набирать к себе в подданные таких ханов, коим и их подданные не повинуются?

Теперь, так как вы спрашиваете о причине, для чего я отвергаю вас от преданности государю императору, ответствую: 1) вы ищете покровительства его императорского величества, всемилостивейшего моего солнцеподобного государя государей, а его повелений с прошлого года или с моего приезда в Грузию, многократно повторяемых, о восстановлении Даниила на патриарший престол не исполнили; 2) просили защиты моей от персидских войск, командуемых Бабахановым сыном, и вместо того, когда я его прогнал из Канакири, и он, устрашенный как заяц, из своего лагеря бежал в Гарни, с тем, чтобы бежать за Араке, вы подарками, обещаниями и просьбами убедили его возвратиться и стать при Канакири, чтобы после общими силами со мною воевать. Но я, меньше хвастая и больше делая, какую победу одержал над сим женоподобным войском – вы сами ведаете, потому что вы, сделавшись его приятелем, при побеге его от меня из лагеря, оставленного нам в добычу, не помешали эриванцам на пути бегущего его ограбить.

Итак, я отдаюсь на суд мудрой вашей политики и вопрошаю теперь, что сильнее действует: медоточивое ли ваше перо персидское или русские штыки? Где слыхано, что вы пощады просите, а ваши люда стреляют! Наконец, по получении сего письма, извольте мне коротко отвечать – отдаете ли вы мне крепость? предаетесь ли вы моей воле? А кто вам не повинуется, выдайте мне их и будьте уверены, что жизнь его останется в безопасности. Сроку на ответ даю я до завтрашнего полудня».