История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 155

Аббас-Мирза не отвечал Ермолову на это письмо, и поступки персиян время от времени становились наглее, а действия час от часа преступнее. Бакинские судопромышленники терпели притеснение в Гиляне и Энзелях при продаже соли и нефти, матросы купеческих судов подвергались нередко аресту и наказанию ^[751]. Сам Аббас-Мирза самопроизвольно протянул кордон по местам, принадлежащим Талышинскому ханству, и уверял, что делает это с тою целью, чтобы прекратить сношения пограничных жителей между собою без дозволения начальства. Мера заслуживала бы одобрения, если бы кордонная цепь оставалась на границе, но персияне, по приказанию своего принца, подвигались постепенно вперед, причиняли жителям убытки, заводили строения и делали большие насыпные курганы ^[752].

Эриванский хан распорядился еще того лучше: он также занял своими пикетами часть нашей территории и позади их назначил места для деревень, которые намерен был заселить карапапахами, и приказал обрабатывать землю, входящую в черту нашу.

На справедливые требования Ермолова Аббас-Мирза отмалчивался и не давал ответа. Главнокомандующий писал несколько раз самому шаху, но от него не последовало никакого решения. Тогда Ермолов решился, не ожидая согласия персидского правительства, отправить статского советника Ваценко в Энзели и далее в Тегеран. Там должен был он встретиться с Мазаровичем, которому Ермолов поручил настоять, чтобы персидское правительство признало его генеральным консулом.

Мазарович сомневался, чтобы можно было достигнуть этого. «Наши дела идут очень плохо, – писал он Ермолову из Султанин ^[753], – и прибытие консула не улучшает их». Приближенные успели настроить шаха так, что он сам противился допущению в Гилянь нашего консула. Тем не менее Мазарович отправился в Тегеран на свидание с Ваценко, который 19 августа прибыл в столицу Персии и от имени шаха был приветствуем Муртуз-Али-ханом ^[754].

Взаимные усилия Мазаровича и Ваценко не привели ни к какому результату, и персидское правительство не соглашалось дать разрешения на пребывание нашего консула в г. Реште.

Не заботясь о средствах, какими взимались доходы, шах был ненасытим в требовании денег. Гилянь была богатейшею провинциею как произведениями земли, так и по торговле, и правители ее облагались самою большою и тяжкою данью. Собрать ее без притеснения торгующих не было возможности, и понятно, что персидское правительство должно было иметь основательные причины не допускать туда русского консула, как свидетеля неистовых поступков с купечеством.

«Шах сбор с доходов богатейшей сей провинции, – писал Ермолов графу Нессельроде, – отдает на откуп и более предлагающий безнаказанно производит грабительство. Теперь предоставлено право сие любимому из евнухов и не будет удовлетворения в самых вопиющих несправедливостях. Как же терпеть там консула нашего!» Конечно, тегеранский двор не мог высказать прямой причины нежелания своего иметь в Реште представителя русских торговых интересов, и шах уверял Мазаровича, что единственною причиною отказа служит строптивость гилянских жителей и опасение довести их до какого-либо преступления, вызванного присутствием русского консула.

«Я оставил Тегеран, – доносил Мазарович Ермолову ^[755], – 12-го прошлого месяца (сентября). Фетх-Али-шах обласкал меня, сказав мне тысячу приветствий, одно лестнее другого. Мы расстались величайшими друзьями, однако ж консул наш остался в столице. Я сделал все, что возможно было, чтобы заставить шаха держаться строго смысла условий трактата, и представил его министрам все последствия поступков, столь мало соответствующих народным правам. Я даже дошел до того, что объявил ему, что если он позволяет себе уклоняться таким образом от одной из статей трактата, то мы можем воспользоваться тем же правом в чем-нибудь поважнее, нежели пребывание консула. Все было тщетно. Его величество сказал мне, что если принуждены будут поместить его (консула) в Гилянь, то провинция сия будет для него (шаха) потеряна. Министры его должны писать в Петербург, чтобы просить его величество взять в уважение опасность, которой подвергается Персия присутствием Ваценко в Реште, и льстят себя надеждою, что августейший монарх наш назначит ему другое местопребывание. Хотя прискорбно, но должно объявить, что, кажется, без насильственных мер мы ничего не сделаем».

Действительно, Ваценко оставался долгое время в Тегеране без всякого дела. 3 октября шах потребовал его к себе, чтобы сказать несколько любезных слов, не имевших никакого отношения к делу.

– Здоров ли и весел ли? – спросил шах Ваценко.

– Будучи в неизвестности о своей участи, – отвечал спрошенный, – и находясь в разлуке с семейством, оставшимся в Баку, не могу быть ни спокоен, ни весел.

– Я уверен, – заметил шах, – что ты будешь жить в столице, при моей особе; семейство же твое будет перенесено сюда на руках.

Фетх-Али поднял руки кверху, как бы показывая, как носят на руках, и этою любезностью закончил свидание с Ваценко. Дальнейшее пребывание последнего в Тегеране было сопряжено с большими затруднениями и лишениями. При замкнутой жизни персиян он не мог приобрести никого знакомых и жил все время одиноко, среди невыносимой тоски.

«К тому же, в отведенном мне доме, принадлежащем шаху, – писал он ^[756], – невозможно жить, потому что передняя стена оного состоит вся из окошек, коих стекла побиты или малы; четверо дверей, чудесно приспособленных в одной комнате, покороблены и во многих местах поколоты и пропускают свободный ход ветра». Дороговизна дров и всякого рода продуктов, при ограниченном содержании, были весьма ощутительны для Ваценко, и он просил дозволения возвратиться в Баку, «ибо мне кажется, – писал он, – приятнее жить в Сибири, нежели в сей столице». При наступлении холода, не имея возможности согреться ни днем ни ночью, Ваценко письмом просил садри-азама «обратить внимание на страждущих без всякой причины, тем более, что и пленные содержатся в России лучше, чем я здесь».

Русские привыкли к холоду, отвечал садри-азам, прочитав письмо. Английская миссия имеет собственный дом, и г. Ваценко может также построить его по своему желанию.

В таком положении Ваценко пришлось остаться до июля.

В течение всего этого времени переговоры о назначении генерального консула не прерывались. Император Александр, готовый на всякого рода уступки, лишь бы только сохранить дружественные отношения с Персиею, согласился на избрание другой области и поручил Ермолову указать место постоянного пребывания русского консула, «сообразуясь с выгодами нашей торговли и желанием не встретить новых затруднений» со стороны тегеранского двора. Сообщая высочайшую волю главнокомандующему, граф Нессельроде прибавлял, что «наказания виновных не легко истребовать от восточных правительств и просить именно удовлетворения за поступки энзелинского хана или других было бы полагать лишнее препятствие к достижению главной нашей цели. Мы удовольствуемся точными повелениями местным начальствам об охранении всех прав и преимуществ, дарованных нам существующими постановлениями, и особливо твердым намерением Правительства наблюдать за исполнением сих повелений» ^[757].