Любовники-полиглоты - читать онлайн книгу. Автор: Лина Вульфф cтр.№ 27

И вот теперь – то есть в шхерах – она, стало быть, напевала. Радостно ходила по дому в перепачканных землей сапогах. В нашей городской квартире строго-настрого запрещалось проходить в обуви дальше коврика у двери. В городе жена была маниакальным приверженцем уборки, и недавно меня осенило, что это, должно быть, было симптомом замкнутости, что-то вроде невроза «в клетке чисто». Теперь же полы были грязными, черноту под ногтями жена не отмывала даже перед ужином. Я подозреваю, она и руки-то не мыла, прежде чем начать резать салат. Днем двери и окна распахивались настежь, и по дому гулял запах ветра, солоноватой воды и варившихся ягод. Насекомые летали туда-сюда. По вечерам жена читала своего философа. Она привезла все его книги в чемодане на колесах, и они образовали высокие башни рядом с ночным столиком у ее кровати. Каждый вечер, направляясь спать, я стучал в дверь спальни жены.

– Да? – говорила она.

– Я просто хотел пожелать тебе спокойной ночи, – отвечал я из-за двери.

– Спокойной ночи, – доносилось до меня из комнаты.

Я нажимал на ручку, приоткрывал дверь. На кровати среди перин лежала жена, держа перед собой открытую книгу.

– Всё хорошо? – спрашивал я.

– Очень хорошо, – отвечала она.

Я хотел сказать что-то еще или услышать что-то еще от нее. Приятно притвориться, что все хорошо, когда идешь спать. От этого улучшается сон, и мне для создания иллюзии нужна была, так сказать, небольшая помощь. Но жена просто лежала и внимательно смотрела на меня.

– Видимо, старый мертвый философ – более приятная компания в постели, чем я.

– Это ты Ницше называешь старым мертвым философом? – спрашивала она.

Я закрывал дверь и шел в свою комнату. Там я садился у окна и смотрел сквозь светлую летнюю ночь на грустное Балтийское море с его островками, скалами и длинноногими морскими птицами. Я вновь и вновь жаждал погрузиться во что-то. Найти защищенное место, как моя жена нашла свой остров в Ницше. Но мне не удавалось вызвать у себя хоть какой-нибудь энтузиазм. Ни одна книга не казалась мне достаточно интересной, ни один сериал не был достойным просмотра, ни одна мысль не увлекала настолько, чтобы начать писать о ней историю. Спокойствие, которое должно как стержень поддерживать человека, спуталось внутри меня, как моток проволоки. В конце концов я снова начал мечтать о любовнице-полиглотке. О номере в отеле, под окнами которого плещется по-настоящему соленая вода, например на берегу Средиземного моря или Атлантического океана. О книге. О долгих бурных часах в постели у открытого окна. О занятиях любовью, когда ночной бриз играет кружевной занавеской. Я был убежден, что даже навеваемая летними скандинавскими ночами тоска стала бы тогда не такой невыносимой. Le spleen d’un été Scandinave. La inexorable melancolia de una noche de verano escandinavo. The melancholy of a Scandinavian summer night. A mistress, un’amante. Oh, un’amante!

* * *

Однажды утром в середине июля я отправился бродить по острову. Я никогда не сомневался, что прогулки обладают исцеляющей силой, поэтому я вышел из дома, чтобы пройтись вдоль берега, посмотреть на окружавшее нас со всех сторон море и попытаться почувствовать себя тем привилегированным человеком, коим я и являлся. Я все шел и шел, делая время от времени остановки, чтобы искупаться в небольших заливах, которые врезались в берег островка. Я снимал одежду, клал ее на скалы и плыл в море. Если я останавливался и просто лежал в воде, я чувствовал ногами холодные течения. Часто я позволял воде нести себя, пока я лежал и смотрел в небо. Иногда мне случалось увидеть лица секретарши и толстяка. Они вспыхивали у меня перед глазами, как при быстрой смене кадров в фильме. Что-то вроде скрытой рекламы, которую едва ли успеваешь заметить, но знаешь, что она останется в памяти и повлияет на тебя. Это случалось, когда я меньше всего этого ожидал, и меня это раздражало, у меня появлялось ощущение, что с этими вспышками что-то не так. Однажды ночью я проснулся от того, что во сне стоял слишком близко к секретарше, смотрел ей в лицо, и каждая ее морщинка выглядела так, будто к ней поднесли увеличительное стекло. Случалось мне увидеть лицо этой женщины и тогда, когда я купался в море, и тогда вода казалась мне глубже, подводные течения холоднее, а море совсем не апатичным мелким северным морем. Кровь пульсировала у меня в висках, и я плыл обратно к берегу, уверенный в том, что внутри у меня идет какой-то процесс распада.

Как-то раз я дремал утром на скалах на другой стороне острова. Чьи-то шаги на тропинке надо мной выдернули меня из моего полусна. Отдыхающие нередко купались в этом месте, необычно было то, что кто-то пришел сюда так рано. Ответвление тропы, ведущее к воде, было прямо за моей головой, и когда я осознал, что кто-то по нему спускается, человек этот уже находился в паре метров от меня. Первым моим порывом было натянуть на себя одежду, но я остался лежать как лежал. Я открыл глаза, оперся на локти и, прищурившись, попытался разглядеть приближающуюся фигуру, направлявшуюся к пляжу, где кроме меня никого не было. Солнце светило мне в глаза, поэтому сначала я даже не разобрал, мужчина это или женщина. Но скоро я разглядел, кто это был. В груди что-то екнуло, потому что я никогда раньше не видел такого тела. Я сел, чтобы лучше видеть. Меня до дрожи переполняла благодарность за создание такого идеального существа. Так бывает, когда сталкиваешься с определенным видом совершенства. Сначала не понимаешь, как вообще возможно сотворить такую женщину. Потом, когда проникаешься сознанием, что это возможно, перестаешь понимать, как возможно, что не все женщины созданы такими. Зачем делать что-то по-другому? И женщинам, и мужчинам было бы намного проще, если бы все женщины были такими, как она.

Она спустилась по скале, встала в нескольких метрах от меня и через голову сняла короткое хлопковое платье. Совершенство подтвердилось. Я не решался шелохнуться. Не решался рискнуть нарушить колдовство момента. Я медленно повернул голову и увидел, что женщина полностью обнажена, но все равно движется по скале безмятежно-естественно. Сейчас редко можно увидеть такую естественность у женщин, потому что она основывается на безграничном безразличии к тому, как они выглядят в чужих глазах. Я снова посмотрел в сторону. Краем глаза я видел, как женщина закручивает длинные темно-рыжие волосы и закрепляет их снятой с запястья резинкой. Потом она закрыла глаза и вдохнула утренний бриз. Стоя совершенно неподвижно, скрестив руки на груди, женщина начала напевать мелодию, мелодию, которую я узнал и которая оказалась, как я быстро понял, итальянской колыбельной. Меня захлестнула мощная волна радости, когда я узнал песню. Ее пела мне в детстве моя няня, и с тех пор я ее не слышал. На меня с силой обрушилась целая гора воспоминаний. Детство, проведенное неподалеку от Триеста. Мои испано-итальянские корни, мягкий голос нашей няни. Я чуть не вскочил, чтобы закричать о своем духовном родстве с мелодией, которую напевала женщина, объявив тем самым, что и между мною и ею существует духовное родство. Но это, конечно, было бы безумием, уж это-то я понимал уже тогда. Я сидел на скале с бешено колотящимся в груди сердцем. Колыбельная закончилась, стихла на губах незнакомки, которая теперь, кажется, прислушивалась к дуновениям ветерка и плеску воды о камни. Потом она сделала несколько шагов в сторону мостка и нырнула в темную воду. Сильное тело ударилось о черную поверхность, и над ним сомкнулась белая пена. Я встал. Несколько секунд вода была абсолютно неподвижной. Потом женщина вынырнула вдалеке от берега, вспенив воду и громко дыша. Она поплыла дальше, рассекая морскую гладь руками и ногами, и мне казалось, что до меня доносится ее смех. Я снова сел, попытался проглотить ликование, которое раскаленным шаром подкатило у меня к горлу. Женщина поплыла в сторону пляжа. Она миновала мостик и направилась прямо к скалам, на которых расположился я. В нескольких метрах от берега она опустила ноги на дно и встала в воде.