В Сибирь! - читать онлайн книгу. Автор: Пер Петтерсон cтр.№ 20

— Привет, сестренка! — и помахал мне, я ответила тем же. Потом он оглянулся по сторонам, присел, уперев руки в колени и отклячив попу в ту сторону, откуда должны были появиться вступающие в город с юга. Кто-то засмеялся, и скоро хохотали почти все. Смех гукался среди абсолютно безмолвных домов, а Еспер вскинул в приветствии сжатый кулак, крикнул:

— No pasaran! — и снова исчез в здании.

Не смеялся только мой отец. Он положил руку мне на плечо и сказал:

— Ведите себя прилично, как воспитанные датские дети. — Он оговорился, конечно, потому что из детей была я одна, и тоже давно не ребенок. У меня уже три года шли женские дела, и я кончила расти еще летом, но сейчас это все было ерундой, тем более, он просто хотел попросить вести себя благоразумно, как говорили по радио.

— Конечно-конечно, — ответила я. — Мы просто тихо тут постоим и посмотрим, даже смеяться не будем.

Ждали мы долго. Никто не появлялся. Народ начал расходиться, ушел домой отец, а я все стояла и смотрела на дверь дома напротив.

Из нее вышли трое мужчин, двое спокойно пошли вдоль по тротуару, а один зыркнул налево-направо и метнулся за угол и в подворотню, под мышкой у него было что-то, завернутое в серую бумагу. Потом показался Еспер. Он сразу же увидел меня и пошел ко мне через улицу. Он шел стремительно, громко стуча каблуками по камням снова безмолвной улицы — лица на нем не было.

— Пойдем домой.

Он взял меня под локоть. Те, кто еще оставались, с тревогой смотрели в его посуровевшее лицо, но он не хотел ничего говорить, пока мы не отойдем подальше. Все было, как показывают в кинохронике в "Паласе": группки шушукающихся людей, перед банком — толпа жаждущих забрать деньги, за занавесками домов — испуганные глаза, и Еспер, оглядывающийся через плечо, прежде чем нагнуться ко мне и прошептать:

— Немцы убили пятерых датских пограничников.

Я сразу увидела пять поверженных тел на той линии, где мы с Хельгой должны были упасть друг другу в объятия; линия была полностью скрыта телами, и ручейки крови стекали сверху вниз, в обе страны, а стрелял, не исключено, Вальтер.

— Так мы вступили в войну?

— В войну? Да в этой стране никто не собирается воевать! Ты слышала Стаунинга по радио? Ведите себя как обычно! Этих пятерых пристрелили для острастки. Это было намеренное убийство. А мы извольте вести себя как ни в чем не бывало.

— А откуда ты все это узнал?

— Я работаю в газете. И у нас есть телефон, черт побери.

Войдя в ворота нашего дома на Лодсгате, мы не пошли наверх, а взяли из стойки в глубине двора свои велосипеды, выехали на улицу и стали мелкими улочками пробираться на южную окраину города странным зигзагообразным маршрутом, потому что в конце каждого квартала мы подъезжали к главной улице изучить обстановку, но немецкой колонны по — прежнему не было. После аллеи Мёллехус нам пришлось выбраться на большую дорогу на Себю, потому что больше нигде нельзя было проехать из-за льда и снежных заносов, перекрывавших дороги. Та весна выдалась холодной; я, совершенно беззащитная на велосипеде против холода снизу и ветра спереди, успела продрогнуть до мозга костей, пока мы в полном одиночестве миновали Бангсбустранд, а за ним прямо впереди легло холодное, серое море, и не было никого между нами и тем, что приближалось.

Перед самым Унерстед, на полпути из города в Себю, Еспер затормозил, слез с велосипеда, присел на корточки и стал вслушиваться. Я последовала его примеру. И мы услышали будущее. Оно надвигалось разлитым в холоде слабым гулом, неумолчно нараставшим и не имевшим обратного хода. Еспер выпрямился, его била дрожь, он обнял себя за плечи, поежился, потирая их, и посмотрел на море. Круча, отвесно обрывавшаяся вниз, щерилась зазубринами льда по краям, и Еспер перевел взгляд в другую сторону: там к Унерстеду тянулись пологие холмы. За ними едва виднелись красные крыши низких домов, а школу Ванген вообще закрывали деревья. Туда в свое время ходил мой отец, пешком, в ученической фуражке и коротких штанишках — из Врангбэка, еще дальше отодвинутого от моря, и обратно. Я много раз проезжала этой дорогой на велосипеде. Приличная даль, но тогда у него еще не сгорбатилась спина.

Через поле петлял припорошенный снегом след от телеги, Еспер показал на него и распорядился:

— Другого пути нет. Лезем наверх здесь. Только быстро!

Ехать было невозможно, пришлось за руль тягать велосипеды вверх весь склон до валуна, где колея обрывалась; у меня сердце колотилось в горле, а впереди дохал Еспер. Наверху высилась куча навоза, едва початая, ее должны были раскидать по полю, как только весна начнется всерьез. Если она наступит. С валуна хорошо была видна дорога в обе стороны и серый силуэт "Педера Скрама" на рейде; он стоял тихо-тихо, а из трубы клубился ажурный, как кружево, дымок — завеса мирного быта на стыке суши и воды. И тут появились немцы.

Сначала два мотоцикла с колясками, из которых торчали только автоматы и каски сжимающих их солдат, потом танк и грузовики с солдатами, сидящими на лавках вдоль бортов лицом друг к другу; потом показались прицепы с пушками, затем две машины с пулеметами на крыше, потом снова грузовики, и бесконечное мелькание касок без лиц, неумолчный гул, задавивший все кругом — так что я даже не слышала, дышу ли я. Может быть, я и не дышала, потому что воздуха не осталось ни для кого, кроме них. Но я расслышала, как всхлипнул Еспер, тоненько и резко, он побелел и тер руками горло, будто отдирая руки душителя. Потом у него из глаз потекли в два ручья слезы. Он вытирал нос и все всхлипывал, всхлипывал, ничего не мог с собой сделать, как маленький ребенок. Я смотрела на колонну, которая раскручивалась внизу, четко и неостановимо катилась к нашему городу, и понимала, что время No pasaran! уже прошло, что именно это увидел Еспер: слишком поздно. И тогда я тоже зарыдала. Я прислонилась к велосипедному сиденью, потому что ноги меня не держали, от гула они начали дрожать, от него ходила ходуном вся земля.

Еспер положил велосипед на землю и стал говорить, сперва тихо, а потом все громче и громче:

— Проклятие! Чертово вонючее проклятие! Адское говно! — Я посмотрела на него: он запускал руки в верхний, подмерзлый слой навоза, вырывал куски дерьма и кидал их, и хотя они лишь немного скатывались вниз по склону, я перепугалась, что солдаты оглянутся, увидят нас и застрелят, потому что мы были полностью на виду, а Еспер вдобавок крикнул:

— Будущее — дерьмо! Такое же говенное говно, как это! — орал он со слезами на глазах. — Слышите меня, свиньи нацистские! Вот вам дерьмеца, угощайтесь! — И он выдернул мерзлый ком и швырнул его далеко, как только мог, но они его не услышали. Ни один шлем не шелохнулся, и все автоматы торчали так же строго вертикально. Тогда Еспер сдался. Он стоял с поднятыми руками, навозная жижа стекла почти до локтя. Он никак не мог отдышаться и все смаргивал, поэтому я сама подошла к нему, несколько шагов всего, и стерла ему грязь со щеки своим носовым платком.

— Бот бы, — помечтала я вслух, — их автомобиль сошел с дороги и исчез! — И не успела я это сказать, как внизу раздался шум. Одна из машин не вписалась в дорогу, задние колеса повисли меж ледяных валунов, и одна скамейка с солдатами вывалилась, а колеса продолжали вхолостую крутиться в воздухе — этот шум мы и услыхали. А потом машина исчезла, перевалившись через зад с кручи на пляж, и из нее с криками повыскакивали солдаты.