Афродита у власти. Царствование Елизаветы Петровны - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Анисимов cтр.№ 109

В письме от 15 июля 1757 года Бестужев писал, что государыня «с великим неудовольствием отзываться изволила, что ваше превосходительство так долго… мешкает». Еще через три дня он повторил, что по Петербургу идут упорные слухи и шутки, «кои даже до того простираются, что награждение обещают, кто бы российскую пропавшую армию нашел».

Войти в прусские пределы Апраксин решился только в середине июля, когда стало известно, что Фермор, после непродолжительной бомбардировки с суши и моря, вынудил коменданта Мемеля сдать крепость. Гарнизон численностью 800 человек не мог устоять против осадного корпуса в 16 тысяч. Армия Апраксина также превосходила армию фельдмаршала Г. Левальда (50 тысяч против 30 тысяч прусских солдат). И хотя прусский военачальник располагал все же значительными силами и временем, он оказался достоин своего мешкотного противника — так же, как Апраксин, колебался, медлил и тянул. Первый месяц ушел на осторожное маневрирование противников, которые не решались напасть друг на друга. Апраксин пытался обойти расположенные по реке Прегель прусские войска, чтобы выйти прямо к Кенигсбергу с юго-востока. Не желая быть отрезанным от столицы Восточной Пруссии, Левальд отступил и занял хорошую позицию у деревни Гросс-Егерсдорф.

Апраксин же, полагая, что он уже обошел Левальда и что впереди пруссаков нет, двинулся к городу Алленбургу, не позаботившись даже выслать вперед разведку. Рано утром 19 августа 1757 года, выйдя по дороге на опушку леса у деревни Гросс-Егерсдорф, русские передовые части внезапно увидели всю прусскую армию, построенную в боевом порядке. В тот же момент кавалерия принца Голштинского нанесла стремительный удар по выходящим в походном порядке русским войскам. Однако 2-й Московский полк, попавший под главный удар, сумел перестроиться, выстоял и отбил прусскую атаку. Ситуация была почти катастрофическая — войска, обозы забили узкую дорогу к опушке леса, пруссаки своим огнем и атаками не давали справиться с этой пробкой. Но все же генералу В. А. Лопухину удалось вывести в поле четыре полка пехоты, которые стали строиться слева и справа от потрепанного, но держащего оборону 2-го Московского полка. В этот момент в атаку двинулись основные силы прусской инфантерии. У нее была инициатива, перевес в силах на узком направлении атаки. Пруссаки сумели потеснить войска Лопухина и охватили правый фланг русских позиций. Потери русских были огромны, сам генерал Лопухин, смертельно раненный, попал в плен, но солдаты отбили его у противника. Полки Лопухина не удержали позицию и начали отступать к лесу, обрекая себя на поражение.

И тут впервые ярко блеснул полководческий гений более известного до этого кутежами и похождениями генерал-майора Петра Румянцева. С четырьмя полками он, бросив обоз на дороге, «продрался через лес» и внезапно ударил во фланг прусской пехоте. Атака была яростная и результативная — пруссаки отступили. Повторная атака Левальда также не принесла успеха. Вскоре он дал приказ об отступлении. Поле боя осталось за русскими. По принятому тогда обычаю это означало победу. И хотя потери русской армии вдвое превосходили потери пруссаков, армия сохранила силы, и путь на Кенигсберг был открыт.

Но Апраксин, который в битве не участвовал, тем не менее не спешил двинуться по дороге на Кенигсберг. Некоторое время, как бы по инерции, он двигался по задуманному ранее пути на Алленбург, продолжая уже ставший ненужным обходной маневр. Достигнув Алленбурга 24 августа, Апраксин устроил военный совет, который постановил отказаться от движения на Кенигсберг и предписал отступать на Тильзит. Апраксин объяснял необходимость отступления тем, что армия утомлена, многие ранены, а продовольствия не хватает. К Тильзиту войска отступали в полном порядке, но уже затем, после 18 сентября, движение армии стало поспешным и больше напоминало бегство.

Позорное отступление после победы оказалось для всех полной неожиданностью, «чему, — как писал А. Т. Болотов, — сначала никто, и даже самые неприятели наши не хотели верить». 14 октября 1757 года М. И. Воронцов писал Бестужеву о «странном и предосудительном поступке» главнокомандующего Апраксина, который «ко двору Ее императорского величества чрез пятнадцать дней по поданном полном известии о воздержанной над прусским войском победе ничего не писал, и мы здесь ни малейшей ведомости о продолжении военных операций в Пруссии в получении не имели покамест, к крайнему сокрушению и против всякого чаяния, наконец от фельдмаршала получили неприятное известие, что славная наша армия, за недостатком в провианте и фураже, вместо ожидаемых прогрессов, без указу возвращается… будучи непрестанно преследуема и якобы прогоняема прусскими командами» и что «для прикрытия стыда» было объявлено: армия начала отступление по именному указу императрицы.

На самом деле Елизавета была в ярости от бездарных действий Апраксина, опозорившего ее армию и поставившего Россию в дурацкое положение в глазах союзников, которые вскоре узнали, что после бегства русских Фридрих настолько уверился в безопасности Восточной Пруссии, что даже перебросил армию Левальда в Померанию, где к этому времени высадились союзные Австрии и Франции шведские войска. Апраксина отозвали от армии. В конце 1757 года он был арестован и посажен в тюрьму, где и умер в 1758 году.

В чем же причина такого поспешного бегства армии Апраксина? Некоторые считали, что главнокомандующий, который вел постоянную переписку с Бестужевым-Рюминым, получил известие о внезапном и очень тяжелом припадке болезни, который обрушился на Елизавету в Царском Селе 8 сентября 1757 года. Поэтому, боясь гнева будущего монарха Петра III, благоволившего пруссакам, Апраксин обратился в постыдное бегство из Восточной Пруссии. Однако это не так. Действительно, Апраксин внимательно следил за придворной конъюнктурой, но напрямую это не связано с отступлением армии. Уже 27 августа, то есть задолго до получения известий о припадке императрицы, на военном совете было постановлено отступить, отойти к Тильзиту. В донесении Конференции при высочайшем дворе Апраксин писал, почему он решился на такой шаг: «Воинское искусство не в том одном состоит, чтоб баталию дать и выиграть, далее за неприятелем гнаться, но наставливает о следствиях часто переменяющихся обстоятельств более рассуждать, всякую предвидимую гибель благовременно отвращать и о целости войска неусыпное попечение иметь».

Д. М. Масловский в своей книге о русской армии в Семилетней войне детально разобрал сложившуюся в Восточной Пруссии ситуацию и пришел к выводу, что отступление армии Апраксина было неизбежным и необходимым. Общие потери ее составили 12 тысяч человек, причем 80 % из них — это умершие от болезней и только 20 % погибли в сражении и стычках с пруссаками. Естественно, вина лежит на главнокомандующем. Это он не позаботился о снабжении и содержании своих войск. Как и каждый военачальник, он испытывал страшное бремя ответственности за «целость войска» (вспомним Петра Великого, отводившего армию из Польши в 1707–1709 годах, или Кутузова после Бородина в 1812 году). Но, как известно, похвальная забота о сохранении армии не есть самоцель командующего, да и по потерям 1757 года видно, как мало заботился он именно о «целости войска» во время похода.

Думается, что действия Апраксина и поддержавшего его военного совета объяснимы боязнью поражения, неуверенностью в исходе сражения под стенами Кенигсберга. Первое в истории столкновение русских войск с армией Фридриха II хотя и закончилось победой русских, но не внушило им уверенности — так сильны показались необстрелянным русским генералам прошедшие горнило нескольких тяжелых войн прусские войска. Поэтому Апраксин и решился отступать, и в этом его поддержали все генералы. Переломить такие настроения сразу было невозможно, и лишь пот и кровь, пролитые в последующих сражениях с пруссаками, излечили русскую армию от комплекса неполноценности.