От Византии до Орды. История Руси и русского слова - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Кожинов cтр.№ 92

Кстати сказать, Б. М. Соколов полагал, что русский духовный стих-былина «Егорий Храбрый» и воспел именно Георгия-Ярослава, но с этой версией едва ли можно согласиться, ибо в «Егории Храбром» повествуется о тяжкой борьбе за утверждение Христианства; между тем Ярославова эпоха — время очевидного расцвета Христианства на Руси, а не смертельной борьбы за него. И скорей уж сын Владимира Крестителя получил свое имя не без воздействия существовавшего ко времени его рождения духовного стиха-былины, а не наоборот.

Впрочем, наиболее важно другое. «Егорий Храбрый», как уже говорилось, в конечном счете восходит к ставшему известным на Руси древнейшему сказанию о св. Георгии, но все же перед нами совершенно иное, вполне самостоятельное произведение; так, его герой отнюдь не погибает на плахе, а, напротив, торжествует, убивая (в некоторых записях — обезглавливая) враждебного Христианству царя. Кроме того речь идет не о римском и не о персидском царях.

Мы располагаем множеством сделанных в разное время и подчас существенно отличающихся друг от друга записей «Егория Храброго», но в самой ранней из них, сделанной самим Владимиром Далем, сказано:

(см. Народные русские легенды А. Н. Афанасьева. — Новосибирск, 1990, с. 65, 69).

Следует напомнить, что слова «жид» и «жидовский» приобрели «бранный» смысл лишь в новейшее время; в древней Руси они являлись, в сущности, равноправными вариантами, синонимами слов «иудей» («июдей») и «иудейский»: так, в древней «Повести временных лет» словосочетания «царь жидовескъ» и «царь июдейскъ» предстают как взаимозаменяемые.

Целесообразно в связи с этим сопоставить «былинный» духовный стих «Егорий Храбрый» с однотипным и даже явно родственным ему — «Федор Тырянин». Он восходит к образу современника св. Егория, который также был римским воином в той же Малой Азии, и, ратуя за Христианство, сжег храм высокочтимой в Римской империи языческой богини Кибелы, за что сам был в 306 году сожжен. В русском сказании — по-видимому, не без воздействия «Егория Храброго», — с древним преданием о св. Федоре произошла та же самая «метаморфоза»: герой борется не с языческим Римом, а с пришедшим «с восточной стороны „иудейским царем“» и не гибнет, а побеждает.

В зачине одной из записей этого былинного духовного стиха, впервые опубликованного Петром Киреевским, сообщается:

Св. Федор не имел на Руси столь давнего и широкого признания, как св. Георгий; «духовный стих-былина» о нем сложился, вероятно, позднее, чем «Егорий Храбрый» и испытал сильное воздействие последнего: ряд элементов «Федора Тырянина» скорее всего был перенесен из «Егория Храброго», — например, только что цитированное изображение победы героя (привожу запись сподвижника Петра Киреевского — П. И. Якушкина, сделанную в 1840-х гг.);

Целесообразно еще раз подчеркнуть, что в этих русских произведениях, восходящих к раннехристианским преданиям о святых Георгии и Федоре, место древнеримского (или персидского) врага Христианства занял «царь Иудейский». Естественно прийти к выводу, что такое «превращение» имело свое реальное историческое основание: первоначальные русские сказители обладали сведениями о долгой и жестокой борьбе с иудейским Хазарским каганатом и сделали высокочтимых святых победоносными героями именно этой борьбы, совершенно преобразив тем самым пришедшие из Византии предания (там ведь речь шла о казненных мучениках Христианства).

Вернемся теперь к былине «Вольх Всеславьевич» (или «Волх Святославьевич»). В записи А. В. Маркова (№ 51) Волх Святославьевич

А св. Федор (запись П. И. Якушкина)

Вполне уместно предположение, что в первом случае, пройдя через ряд поколений сказителей, определение «иудейский» к XIX веку заменилось на «индейский», а во втором — смогло уцелеть в первоначальном виде. Тот факт, что древнее определение врага долго сохранялось именно в духовных стихах, обусловлено, по-видимому, их прямой связью с религией, — связью, побуждавшей сказителей с наибольшей бережностью относиться к тексту. Вместе с тем определение «иудейский» все же претерпевало с течением времени изменения. Так, в одном из поздних вариантов «Егория Храброго» (запись А. В. Маркова, 1903 год) оно превратилось в «удоньский», — возможно, тот или иной сказатель плохо расслышал из уст своего предшественника слово «иудейский»:

Характерна здесь прямая перекличка с только что цитированной былиной «Волх Святославьевич», записанной тем же А. В. Марковым в том же Беломорье.