Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 364

Не обошлось при этом без определенной доли иллюзий. Новый курс, выбранный администрацией Рузвельта, к 1939 году все еще не выводил экономику США из бедственного положения. Как бы то ни было, власти страны поменяли акценты функционирования американского капитализма и механику его отношений с правительством. Началось воплощение в жизнь масштабной программы по предоставлению пособия по безработице со страхованием, миллионы долларов вложили в общественные работы, внедрили новые нормы регулирования финансовых потоков, а также приступили к масштабному эксперименту в области государственной собственности, распространившейся на гидроэлектрический каскад долины Теннесси. Капитализм получил новую надежду на процветание и более совершенные условия государственного регулирования. Новый курс принес важнейшее продление власти федеральных ведомств над американским обществом и штатами, которое когда-либо происходило в мирное время, и такое укрепление центральной власти оказалось необратимым. Таким образом, в американской политике отразились те же побуждения к коллективизму, наблюдавшиеся во всех остальных странах мира в XX веке. В этом смысле эпоха Рузвельта считается исторически решающей. На ее протяжении подвергся изменению курс американской конституционной и политической истории, ведь ничего подобного не делалось со времен Гражданской войны, и, сами того не желая, американцы предложили миру демократическую альтернативу фашизму и коммунизму тем, что предоставили либеральный вариант крупномасштабного государственного вмешательства в экономику. Это достижение представляется тем более впечатляющим потому, что практически полностью определялось предвзятым выбором политиков, преданных демократическому процессу, а не аргументами экономистов, некоторые из которых уже выступали в пользу более энергичного централизованного управления экономикой в капиталистических странах. Так выглядела наглядная демонстрация способности американской политической системы служить исполнению желаний своего народа.

Тот же самый инструментарий мог бы функционировать в сфере внешней политики, но только с согласия большинства американцев. Рузвельт представлял в гораздо больших подробностях, чем большинство его сограждан, опасности постоянного американского отчуждения от проблем Европы. Но он мог себе позволить демонстрацию собственных воззрений только совсем без спешки.

В условиях, когда СССР и США самоустранились от дел Старого Света, одним только западноевропейским великим державам оставалось противостоять Германии, если она вдруг возродилась бы в былой своей мощи. Великобритании и Франции как-то совсем тогда не подходила роль жандарма Европы. У их народов сохранились воспоминания о трудностях, пережитых, когда их властям пришлось иметь дело с Германией. Притом что на их стороне выступала Россия. Кроме того, острая вражда между ними не утихала с самого 1918 года. К тому же не следует забывать о военной слабости Лондона и Парижа. Власти Франции, осведомленные о том, что они уступают Германии в мобилизационных ресурсах, если только немцы когда-либо вооружатся снова, свои надежды возлагали на программу стратегической обороны, ради которой возвели мощные укрепления, выглядевшие убедительно, но фактически лишавшие французские войска наступательного маневра. Королевский британский флот утратил пальму первенства, которой владел в 1914 году, разве что оставалась возможность для сосредоточения своих ресурсов в европейских водах. Британские правительства долгое время проводили политику сокращения расходов на вооружение в то время, как их обязательства в мировом масштабе требовали больших усилий вооруженных контингентов. В условиях экономического спада эта тенденция только усугубилась; существовали опасения того, что затраты на перевооружение армии и флота пагубным образом скажутся на оживлении деловой активности тем, что разгонят инфляцию. Многие британские избиратели к тому же полагали, что жалобы народа Германии звучали вполне справедливо. Они склонялись к уступкам во имя немецкого национализма и самоопределения, даже к возврату немецких колоний. Одновременно в Великобритании и Франции к тому же испытывали беспокойство по поводу джокера в европейской карточной колоде, которым считалась Италия. При Муссолини надежды, которые возлагались на Италию с точки зрения привлечения ее на борьбу с Германией, к 1938 году развеялись.

Тревоги возникли из-за запоздалой попытки властей Италии принять участие в схватке за Африку, когда в 1935 году итальянские войска вторглись на территорию Эфиопии. Из-за такого рода действий возник вопрос: а что должны делать чиновники Лиги Наций? Итальянцы допустили откровенное нарушение ее устава, согласно которому участники этой международной организации не должны были нападать друг на друга. Представители Франции и Великобритании оказались в неловком положении. Как делегаты от великих держав, Средиземноморских держав и африканских колониальных стран, они обязаны были взять на себя инициативу по осуждению властей Италии в Лиге Наций. Но их осуждение прозвучало неубедительно и без энтузиазма, поскольку им не хотелось настраивать Италию против своих стран, ведь ей предназначалась роль в общих усилиях по сдерживанию Германии. Результат получился хуже некуда. Агрессию авторитетом Лиги Наций остановить не удалось, зато из Италии получился откровенный враг. Эфиопия лишилась своей независимости, пусть даже, как потом оказалось, всего лишь на шесть лет.

Таким представлялся один из нескольких моментов, который позже выглядел так, будто именно тогда европейцы совершали фатальную ошибку. Но все-таки нельзя сказать постфактум, на каком этапе ситуация, сформировавшаяся под действием этих фактов, стала неуправляемой. Понятно, что главным поворотным пунктом послужило появление предельно радикального и радикально оппортунистического режима в Германии. Но предшествовал этому событию и создал для него условия все тот же экономический спад. Важные последствия можно связать еще и с экономическим крахом. Он оправдывал толкование с идеологическим подтекстом событий 1930-х годов и тем самым вызывал к ним озлобление. Из-за обострения классового конфликта, принесенного с собой экономическим крахом, предвзятые политики иногда толковали развитие международных отношений с точки зрения противопоставления фашизма коммунизму и даже правых левым или демократии диктатуре. Все гораздо упростилось после того, как Муссолини, возмущенный британской и французской реакцией на его вторжение в Эфиопию, принял решение о союзе Италии с Германией, а также заговорил о крестовом походе против коммунизма. Но здесь тоже скрывалось лукавство. Все идеологические интерпретации международных отношений в 1930-х годах имели целью затуманить главную суть немецкой проблемы и тем самым затруднить ее решение.

Советская пропаганда тоже играла свою роль. На протяжении 1930-х годов внутренняя ситуация в России оставалась неоднозначной. Программа индустриализации вызывала серьезные перекосы и требовала больших жертв. С ними справлялись (хотя, возможно, еще и усугубляли) непомерным усилением диктатуры, выражавшимся не только в борьбе за коллективизацию крестьян, но и в обращении террора против кадровых работников самого режима с 1934 года и дальше. За пять лет миллионы советских граждан расстреляли, заключили в тюрьму или отправили в ссылку, а многих из них – в исправительно-трудовые лагеря. В мире с удивлением наблюдали за тем, как группы ответчиков унижались своими карикатурными «признаниями» на заседаниях советских судов. Из Красной армии уволили девять из десяти генералов и половину офицерского корпуса (если верить оценкам западных экспертов). В те годы шла замена прежней коммунистической правящей верхушки на новую; к 1939 году больше половины делегатов партийного съезда 1934 года пошли под арест. Со стороны было трудно поверить во все происходящее в СССР, зато совершенно определенно на Западе считали Советский Союз страной, в которой отсутствовала какая-либо цивилизованность, либерализм государства, и на нее нельзя было рассчитывать как на потенциального союзника.