Фил заказал еду. Он предложил мне яичницу, но я объяснила, что мы с яйцом не дружим. Я заняла столик в дальнем углу, у стены грязно-сливочного цвета, и Фил принес мне тарелку с двумя сосисками и двумя тостами. Я заглотнула их, как голодная собака, и с тоской посмотрела на солоноватый сок, оставшийся на тарелке, которую так хотелось облизать. Фил купил мне и дымящуюся чашку чая с молоком. Я насыпала сахара и выпила, чувствуя приятное покалывание в пальцах и голове. Первая чашка чая в моей жизни, и как же она хороша.
Фил все еще давился печеными бобами, запивая их черным чаем, когда я управилась с едой.
– Спасибо тебе, Фил, – сказала я. – Это было великолепно.
Фил подул на чай.
– Никогда не видел, чтобы сосиска исчезала с такой скоростью.
– А как бобы?
– Они везде одинаковые.
– Тебе не надоедает питаться бобами?
– Иногда.
– Давно ты вегетарианец, Фил?
– С прошлого года.
– Что заставило тебя отказаться от мяса?
– Тогда я отказался от молока. А с мясом покончил еще раньше, когда был маленьким.
– Почему?
Фил смотрел на последний боб, как на уплывающую надежду.
– Как-то на каникулах отец привез меня на овечий рынок. Место называлось Неделя Святой Марии. Продавая овец на убой, они пробивали несчастным дырки в ухе размером с монету.
– Жесть.
– Да. Кровь стекала по уху и шее, и овцы блеяли, как будто страдали от пыток. – Фил достал пачку табака и скрутил сигарету. – После этого я на мясо смотреть не могу.
Я уставилась на него. Никогда бы не подумала, что он курит. Он достал из кармана зажигалку.
– А стать веганом, – сказал он, закуривая, – я решил ради собственного здоровья.
Он затянулся и нахмурился, как будто ему не понравился вкус. Что неудивительно: сигарета была такой тощей, вялой и вонючей.
– Хочешь закурить?
Дым отдавал горечью. По правде говоря, я не курила уже несколько месяцев по причине безденежья. Щелк-щелк, застучали в голове садовые ножницы Рэя.
– Не-а, – сказала я. – Спасибо, но я бросила.
– Да?
– Ага. Это как ты и сыр. Ради собственного здоровья.
Фил хлопнул себя по бедру, как будто я его раскусила. Морщинки смеха вернулись на лицо, и карие глаза блеснули.
Я подалась вперед. Мой день рождения болтался в голове воздушным шариком, и я чувствовала, что, если не расскажу о нем, он просто лопнет.
– Слушай, Фил. Могу я доверить тебе один секрет?
– Если хочешь.
– У меня сегодня день рождения.
– Что? Сегодня? Почему ты сразу не сказала?
– Ну, знаешь, мама болеет, и у меня вещи украли, я совсем забыла.
– Сколько тебе исполнилось, Солас?
Я подмигнула.
– Это великая тайна. – Я перевела взгляд на свои ногти и обнаружила, что порядком их изгрызла. – Я старше, чем выгляжу.
Фил затушил кривой окурок.
– Давай тогда выпьем еще чаю, отпразднуем, – предложил он и направился к прилавку, а вернулся не только с чаем, но и с кусочком клубничного чизкейка.
– О, Фил. Не стоило. Но это мой любимый.
– Я просил свечи, но у них не оказалось.
– Я притворюсь, будто они горят. – Я закрыла глаза и загадала желание, но говорить о нем нельзя, иначе не сбудется. Потом я открыла глаза и задула воображаемые свечи, а Фил захлопал в ладоши, как будто я задула все сразу, и громко пропел «С днем рожденья тебя». И вдруг весь зал взорвался аплодисментами, и от удовольствия у меня пылали щеки, а улыбка растянулась до ушей.
– Хочешь немного? – спросила я, отламывая чизкейк.
– Не могу, – сказал Фил. – Я же веган, ты забыла?
– Даже клубничку сверху не съешь?
Фил взялся скатывать еще одну самокрутку.
– Их всего три, Солас, – улыбнулся он. – И на всех написано твое имя.
Я жевала, а он курил свою сигарету, и никогда еще торт на день рождения не казался мне настолько вкусным. Упругий, желейный, с клубникой и сливками, сладкий, как семнадцать лет Солас.
28. Живописный маршрут
Мы вернулись к грузовику, и я увидела, как рядом толстяк-дальнобойщик пытается забраться к себе в кабину.
– Ты не такой, как другие дальнобойщики, – сказала я Филу, когда мы отъехали.
– С чего ты взяла?
– Ты мне кое-кого напоминаешь. Моего друга. А он не дальнобойщик.
Фил выехал на шоссе.
– Я временно этим занимаюсь. А на самом деле планирую свой следующий шаг.
– О да? И что это будет?
– Пока не знаю. Это просто маячит на горизонте, как мираж. – Он снял руку с руля и показал на далекие голубые холмы. – Я уже почти вижу это. Но не совсем отчетливо.
Я засмеялась.
– Ты даже говоришь, как Майко. Он всегда повторял, что дорога – это ключ к тайне жизни.
– Майко? Кто это?
– Давний бойфренд. Теперь мы просто друзья.
– Он дело говорит.
– Возможно.
– Чем он зарабатывает на жизнь?
– Майко? Он ключевой работник.
– Ключевой работник? Что, типа, замки́ делает?
– Нет. Это тот, кто работает на социальные службы. – Я чуть не проболталась про приют, но вовремя спохватилась.
– Социальные службы? Как социальный работник?
– Да. А до этого он был панк-рокером.
Фил покачал головой.
– Никогда этого не понимал. Я все-таки за кантри.
И это было печально, очень, поэтому я ничего не сказала.
– Говоришь, ты тоже рокер? – чуть погодя спросил Фил.
– Да. Storm Alert – моя любимая группа. И TNT тоже ничего.
– Никогда не слышал. – Уголки его губ поникли, как будто его не пригласили на крутую вечеринку.
Мы проехали еще немного, и он включил радио. Звучали какие-то наигрыши, от которых съеживались сосиски у меня в животе. Впереди показалась стоянка с тремя фургонами и трейлерами. Худая собака, похожая на борзую, обнюхивала желтые газовые баллоны, а мальчик рассекал палкой заросли крапивы.
– Кочевники, – сказал Фил.
– Кочевники?
– Ну, ты знаешь. Цыганский табор.
Я обернулась, чтобы еще раз взглянуть. Мне нравятся цыгане, они чем-то похожи на нас, приемышей. Тоже никому не нужны. Я подумала, что, если попаду в беду на этой дороге, вернусь и попрошусь к ним в табор. Они дадут мне постель и талисман на удачу, и к концу лета я буду такая же загорелая, чумазая и свободная, и люди будут выстраиваться в очередь, чтобы я предсказала им судьбу, потому что Солас обретет дар ясновидения.