Рисунки на песке - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Козаков cтр.№ 119

— Талантливый был человек, — сказал он. — Чертовски талантливый. Но всю жизнь оставался дилетантом…

— Ты полагаешь? Он же был мастер.

— Мастер, но уверен, что погубил его в конечном счете дилетантизм.

Тогда, в 71-м году во МХАТе, Даленок действительно сорвался. Он провел несколько блестящих репетиций, а потом просто-напросто не пришел и, по своему обыкновению, бесследно исчез.

Может быть, ему не нравилась роль? Нравилась. Не устраивали партнеры? Они были ничуть не хуже, чем в «Современнике» или ленинградском Театре Ленинского комсомола. Мой разбор? Возможно, хотя Даль на тех трех или четырех репетициях, которые я вел, работал увлеченно и всерьез готовился к показу. Однако исчез — и с концами. Даже не отзвонил. Не счел нужным.

— Ну что я тебе говорил? — сказал Ефремов и предложил продолжать поиск актера на роль.

Следующим кандидатом был Саша Кайдановский, потом Ролан Быков. В конце концов Пушкина, как известно, Ефремов сыграл сам в режиссуре Анатолия Васильева и в собственной постановке. Но это уже другая история, результатом которой и стал мой переход на Малую Бронную — к Эфросу.

Почему Даль отказался от продолжения репетиций — вопрос по сей день до конца не ясный, как, впрочем, все, связанное с Далем, не может стать ясным и понятным до конца. Во всяком случае, для меня.

Скорее всего, запил. Короткое слово — запой, страшное слово, тяжелое слово, а начинается это всегда легко, невзначай; не только по Далю знакомо. Выпил накануне, утром слегка поправился, потом еще… Идти на репетицию с опозданием, да к тому же с запашком, неловко. «Ай, не пойду-ка я сегодня. Ну пропущу один день. Ничего страшного. Подумаешь, одна репетиция…» И понеслось. «Понеслось, понеслось, понеслось… И вот уже вдали что-то кружит и пылит воздух». Позже, уже задним числом подыскиваются теоретические выкладки, подводится серьезнейшая база бесперспективности предприятия, в нашем случае именуемого «Медной бабушкой», — причем иногда, как на этот раз, теоретик оказывается словно бы и прав.

— Вот видишь, правильно я поступил. Тогда я еще, конечно, не мог для себя сформулировать, что именно меня не устраивало, но нюхом-то чувствовал: что-то здесь не так…

— Ну позвонить ты хотя бы мог? Ведь я ручался за тебя перед Ефремовым, когда приглашал на роль. Я-то ведь сам был на птичьих правах во МХАТе.

После паузы взгляд в себя:

— Извини, я думал, ты и так поймешь.

— Я понял. Ну да ладно! Дело прошлое. Черте ним. Так как насчет Малой Бронной?

— Обдумаю…

В 77-м мы вновь с Олегом под одной крышей — в Театре на Малой Бронной, у Эфроса. К приходу Даля театр, что называется, достиг своего пика. Даль всегда умудрялся поспевать в новое дело в момент его восхождения, — казалось бы, чистое везение или потрясающая интуиция. Не тут-то было. Как общеизвестно, после пика тропе некуда идти, кроме как вниз.

Так было у него с «Современником», так произошло и на Бронной, хотя ни сами театры, ни тем более новичок-пришелец не подозревали, что пик достигнут — или почти достигнут. Это «почти» еще могло бы оказаться для Даля спасительной лазейкой, но в «Современнике» его опоздание на несколько лет оказалось роковым. Основатели театра, ведущие его актеры — Кваша, Табаков и другие — были старше Даленка на семь-восемь лет, — пустяк! — однако этот возрастной разрыв многое решил в его судьбе.

Даль пришел в «Современник» в 63-м, когда премьеры спектаклей «Голый король», «Назначение», «Двое на качелях» уже отыграны. Правда, впереди «Обыкновенная история» — но Адуева-племянника сыграет еще молодой Лелик Табаков; «Всегда в продаже» — но Даль пока слишком молод, чтобы играть Кисточкина; «Сирано» — но есть два исполнителя, а он получает маленькую роль маркиза де Брисейля. Вместо пьесы «Двое на качелях» ему достается «Вкус черешни», где тоже два действующих лица, Он и Она, но уровень двух этих спектаклей и их резонанс неравноценны, хотя последний тоже пользуется успехом. Пролетела мимо Даля и роль, словно для него написанная, — Джимми Портер в «Оглянись во гневе». Спектакль ставился в 67-м, когда Даль и в силу таланта, и в силу уже занимаемого положения мог бы сыграть Джимми — но не сыграл. Роль досталась основателям: Кваше и Сергачеву.

Мимо Даля пройдет много далевских ролей, а те, что сыграны им, пусть и в хороших спектаклях, слишком малы и не отвечали его потребностям: старик-волшебник в сказке «Принцесса и дровосек», идущей на детских утренниках, друг Адуева Поспелов, эпизодическая роль Блудова в «Декабристах»… Напрягаю память, чтобы припомнить современниковские его работы, и — кроме, разумеется, Трубача во «Всегда в продаже» — четко вижу Ваську Пепла в «На дне» (пьеса была поставлена Галиной Волчек в 69-м году). Вот уж это была настоящая роль Даля. Он играл вора Пепла прекрасно! Я видел постановки этой пьесы во МХАТе, в Александринке — никакого сравнения. Пожалуй, только в довоенном французском фильме Жана Ренуара было что-то похожее. Там Пепла играл молодой Жан Габен. У Даля вор Васька Пепел — это русский запутавшийся человек, — тема, которую он здесь искал и нашел. Его тема. Даль сгорал в роли — получался Пепел.

Словом, Олег Даль безнадежно опаздывал на поезд, отправлявшийся от станции Роль к станции Признание. К тому же — и, может быть, это главная или одна из главных причин трагедии — он пропустил театральные и общественные процессы середины 50-х годов, которые сформировали наше поколение и дали ему запас прочности.

Далю было всего одиннадцать, когда умер Сталин, к временам хрущевской «оттепели» он едва достиг отрочества. А в театр пришел, когда началась новая, еще неясная для всех нас эпоха.

Олегу предстояло войти в коллектив «Современника», которому было уже восемь лет — уже, а не еще, если (в который раз!) вспомнить Немировича-Данченко, отпускавшего рождающемуся театральному делу не больше десятилетия счастливой жизни. Через год после прихода Даля в Театр-студию, летом 64-го, студия перестает быть студией и принимает статус-кво обычного московского театра в системе Управления культуры — процесс, увы, закономерный, но для Даля и его сверстников, прошедших в театр через два тура испытаний, да еще с торжественным принятием Устава, странный. Еще студентом наблюдая «Современник» со стороны, он стремился в него радостно и вполне сознательно, искал в нем свой идеал, а придя, застал его кульминацию и, следовательно, начало распада. Не закаленный нашим прошлым, не проживший становления театра и радости борьбы, он мучительней, чем следовало, переживал неизбежность его болезней роста.

Даль был честен по природе своей, животом, как говаривал Пушкин, чувствовал справедливость и фальшь, был талантлив и способен на многое, но не было у него одного, только одного, однако необходимого всем нам, а уж ему и подавно, важнейшего качества ума и характера… Как его определить? Как всего одним словом обозначить это свойство? Может быть, мудрость? Мудрость не от опыта, не от знания жизни, а как черта характера, существующая изначально… Что ж, как известно, наши недостатки есть продолжение наших достоинств. А Даль был истинно русским артистом в полнейшем смысле этого слова. Артистом мочаловского склада.