Рабочее самоуправление в России. Фабзавкомы и революция. 1917–1918 годы - читать онлайн книгу. Автор: Димитрий Чураков cтр.№ 64

Как можно предположить, наиболее остро стоял вопрос с поиском нового места работы вплоть до середины лета 1918 г., иными словами, до принятия декрета от 28 июня о развёрнутой национализации крупной промышленности. Потом начинается медленный процесс нормализации положения с безработицей. Но состояние экономики в эти и последующие месяцы было столь плачевным, что даже сохранение работы не гарантировало рабочим минимального достатка. По свидетельствам, которые обобщил Д. Ю. Далии, заработная плата к середине 1918 г. «стояла довольно низко»¹⁵³. Для ЦПР ситуация усложнялась другим обстоятельством – расценки здесь разнились не только в зависимости от отрасли, но и города, в котором находилось конкретное предприятие, что в ряде случаев вызывало конкуренцию между самими рабочими. Выше всего расценки были, понятно, в Москве – более 15 рублей в день, а уже в Московской области средняя дневная оплата составляла всего 11 рублей 73 копейки. Наиболее плохо труд оплачивался в Калужской и Владимирской губерниях – соответственно 9 руб. 76 коп. и 9 руб. 59 коп. в день¹⁵⁴. Как отмечалось в циркулярном письме Союза металлистов Тулы, «ввиду непрекращающегося обесценивания денег и продолжающегося вырастания цен на предметы первой необходимости реальная заработная плата отстаёт от с каждым днём возрастающих цен»¹⁵⁵.

К весне 1918 г. становится всё более и более осязаемой угроза голода. Особенно болезненная ситуация складывалась в Питере. Дезорганизация транспорта и саботаж продовольственного аппарата привели к частым перебоям в снабжении продовольствием. Например, 31 октября в Петроград было доставлено только три вагона с продовольствием и фуражом, 1 ноября – шесть, тогда как для удовлетворения потребностей города ежедневно требовалось 28 вагонов. Вспоминая события тех дней, С. Г. Струмилин писал: «Картофельная шелуха, кофейная гуща и тому подобные «деликатесы» переделываются в лепёшки и идут в пищу; рыба, например селёдки, вобла и т.п., перемалывается с головой и костями и вся целиком идёт в дело. Вообще ни гнилая картошка, ни порченное мясо, ни протухшая колбаса не выбрасываются. Всё идёт в пищу». По его подсчётам, при дневной норме для работника физического труда в 3600 калорий, а при минимальной в 2700 калорий, к началу лета по продовольственным карточкам давали продуктов, содержание калорий в которых еле дотягивало до 740, то есть 26-27% от нормы¹⁵⁶. Продовольственный кризис усугублялся в силу того, что большинство питерских рабочих имели гораздо меньшую связь с землёй и не могли рассчитывать на переход в деревню. «Начался голод, – делится своими переживаниями тех дней ещё один очевидец. – Всё трудней и трудней становилось получать продукты, а на советскую восьмушку жить было невозможно. Да и что это был за хлеб? По остроумному определению одного товарища – съешь в полминуты, а потом дела на целый день – декреты из зубов таскать. Работу получить нельзя, а в деревню уехать некуда, ибо у многих никакой деревни и не было, а делать что-то нужно было… И потянулся наш брат по матушке-России. Куда только не забросила судьба питерского рабочего, этот некогда цвет и руководящий элемент рабочего движения»¹⁵⁷.

Но неблагополучно с продовольствием дела обстояли и в других регионах страны. Хронически недополучала хлеба Москва. Наряды на заготовку и доставку хлеба в город выполнялись с большим напряжением усилий и на очень низком уровне. Вот цифры, которыми в середине 1918 г. оппозиция могла пользоваться как настоящим информационным оружием против бессильного снабдить продовольствием в достаточном объёме даже столицу большевистского режима:

Таблица 7

Погрузка хлебов для Московской области в % к наряду

Как видно из приведённой таблицы, наиболее плохо выполнялись наряды по снабжению Москвы хлебом в декабре 1917 г., а также в январе 1918 г. В дальнейшем обстановка несколько нормализовалась, но оставалась критической, и это несмотря на то, что с прекращением войны общий план заготовок по стране сократился с 60-65 млн пудов в месяц до 30—35 млн пудов, и, следовательно, можно было бы ждать, что степень его выполнения существенно возрастёт. Но этого так и не произошло¹⁵⁸.

Особенно обострилась в целом по стране ситуация с продовольствием весной 1918 г., когда продовольственные ресурсы центральных губерний иссякли, а богатые хлебом восточные и южные районы оказались под властью интервентов и контрреволюции. В докладе Наркомпрода 9 мая 1918 г. констатировалось, что большая часть запасов товарного хлеба урожая 1917 г. находилась за пределами Советской Республики, в центральных земледельческих районах находилось лишь 52 млн пудов, или 6% товарного хлеба. Немногим лучше обстояло дело с урожаем 1918 г.: в пяти производящих губерниях Советской России хлебных излишков насчитывалось около 113 млн, чего не могло хватить даже для полуголодного существования. Положение с продовольствием немедленно сказалось на жизни рабочих. В октябре и ноябре 1917 г. в Иваново-Вознесенском и Кинешемском районах выдавалось по 10 фунтов хлеба на едока, а в декабре – по четыре. В весенние месяцы отсюда по линии Наркомпрода сообщали, что выдача пайка производится из расчета два, максимум три фунта на едока в месяц, но даже при такой норме хлеб неделями не выдавался. Из текстильного края в Центр летели телеграммы, содержание которых было подобно приговору: «Хлеба нет. Население голодает»¹⁵⁹.

В среднем в марте-апреле 1918 г. в ЦПР потребление калорий в пище на одного взрослого члена рабочей семьи в дневном рационе было ниже на 1571 калорию, чем у рабочих производящих губерний¹⁶⁰, но даже на благополучном Урале поступь революции в продовольственном вопросе становится всё более и более отчётливой. Уже в конце 1917 г. Уфимский губпродкомитет сигнализировал, что в губернии ощущается недостаток хлеба и неравномерность его распределения¹⁶¹. Нехватка хлеба и других продуктов питания вызвала лавинообразный рост цен. Так, в Вятке после известия о падении Временного правительства фунт хлеба в вольной продаже ежедневно дорожал на 3-5 коп., достигнув цены 65-70 коп. Молоко подорожало на полтора рубля за четверть и стало недоступным для многих рабочих. Цена масла поднялась до 5,5 руб., десяток яиц стал стоить 2,2 руб., кочан капусты – около рубля. Весной 1918 г. фунт хлеба продавался уже по рублю, а то и по полтора, десяток яиц стоил 4,5 руб. Хлебный паёк снизился теперь до 0,5 фунта в день на человека, но для того, чтобы быть уверенным в его получении, приходилось вставать в очередь, знаменитые «хлебные хвосты» тех лет, затемно, за несколько часов до открытия лавок. Примерно также развивалась ситуация и в других городах Урала. Так, в Перми цены на ржаную муку летом 1917 г. составляли 9 руб. за пуд, а в декабре равнялись уже 17,5-19 руб., в Екатеринбурге в то же время пуд пшеничной муки стоил 21 руб. Государство уже не справлялось с регулированием и насыщением хлебного рынка, было бессильно снабдить население нужным количеством продуктов. Например, в Ирбите уже в декабре 1917 г. продовольственная управа выдавала вместо положенных 25 фунтов хлеба лишь 8 фунтов¹⁶². Кризис снабжения продовольствием был одной из центральных тем на 2-м областном съезде по управлению национализированными предприятиями Урала 14-22 мая 1918 г. Выступая на нём, делегат от Богословского горнозаводского округа следующим образом обрисовал сложившуюся у них ситуацию: «Мяса, крупы и картофеля в округе совершенно нет …острота продовольственного кризиса дошла до того, что пришлось перемалывать на муку овес, обрекая таким образом на голодную смерть лошадей округа, и этим овсяным хлебом, похожим более на навоз, чем на хлеб, так как за неимением на местной мельнице специальных обдирочных машин мука получается перемешанной с остью и шелухой, – население питалось в продолжение двух последних месяцев»¹⁶³. На некоторых заводах запасов хлеба к этому времени оставалось ровно столько, чтобы прокормить рабочих в течение двух недель¹⁶⁴. Заведующий отделом продовольствия городского и горнозаводского населения отдела снабжения при Уфимском губсовете в марте 1918 г. признавался: «Мы не сможем дать хлеба пролетарскому населению в достаточном количестве», и добавлял, что с «предстоящей распутицей необеспеченному населению угрожает голод»¹⁶⁵.