Эшелон на Самарканд - читать онлайн книгу. Автор: Гузель Яхина cтр.№ 38

– У вас же в Абееве свой телеграф есть, – сказала почтальонша в спину Абдулову.

– Украли вчера, – просипел тот не оборачиваясь, уже из дверного проема. – К вам теперь с рапортами ездить буду.

Дверь захлопнулась. На полу остались мокрые следы – от валенок и копыт.

За окном подвывало – начиналась вьюга.

– А лошадь-то была зачем? – спросила Белая.

– Так оставь ее снаружи – уведут же, глазом не моргни, – дернула плечом почтальонша. – Ну, давайте вашу депешу.

– Нет, я лучше продиктую. – Белая скомкала набросок отчета и спрятала в карман.

Продиктовала быстро, без единой запинки.

– Председателю Деткомиссии – лично в руки. Секретно. Срочно. В связи с катастрофическим – я подчеркиваю, катастрофическим – положением дел в Чувашии прошу вашей санкции на изменение целей экспедиции. А именно: прошу разрешения прервать намеченный маршрут и использовать выданный мне мандат для принятия мер здесь. Предполагаю собрать эвакуационный эшелон, чтобы вывезти на нем из Чувашии в Москву максимальное количество погибающих детей. Далее планирую использовать этот эшелон на регулярной основе для переброски чувашских детей в Москву, Петроград и хлебные губернии – до тех пор, пока голод не будет побежден. Ожидаю вашего одобрения. Детский комиссар Белая.

Одобрение было получено. Целый год Белая жила в поездах, соединявших Чувашию с Москвой. Ее усилиями в чувашских городах было открыто четыре новых детских дома, заработали полтора десятка дополнительных питательных пунктов и одна передвижная столовая – для снабжения отдаленных сел и деревень, эвакуировано почти шесть тысяч голодающих детей.

Ни до марийских, ни до татарских, ни до башкирских сел Белая в тот год так и не доехала. Ни до Самарской губернии, ни до Симбирской, ни до Саратовской или Астраханской.

А в следующем – тысяча девятьсот двадцать третьем году – доехала. Продолжала жить в поездах, которые становились все длиннее и многолюднее. Детей перебрасывала уже не в столицу или Петроград – те трещали от наплыва беженцев, – а в более теплые и сытые края. Эшелон с казанскими детьми был шестнадцатым за последние десять месяцев. И первым – в Туркестан.

* * *

Мясо, мясо, мясо… Деев думал о нем всю ночь. Был готов пойти и купить пару фунтов за серебряные кресты, что с Казани лежали за пазухой, но базаров на станциях не было и в помине. Был готов подсадить в эшелон спекулянта за любую освежеванную тушу – собачью, лисью, барсучью, – но и спекулянтов на чугунке не водилось.

Помахать мандатом и экспроприировать чью-нибудь кобылу-доходягу? Не у кого: повозок вдоль железки тянется тьма, но каждую тащит не скотина – человек.

Помахать револьвером и украсть? Не хватит совести. Да и опять же: у кого?

В стране мяса не было – ни в колхозах, ни у крестьян-единоличников, ни даже у прижимистых кулаков. Калмыцкие степи, когда-то полные овечьих отар, опустели, и коровьи пастбища на полях Приволжья, и холмы Татарии с Башкирией, некогда темные от пасущихся табунов.

Гужевые кони и верблюды, волы и ослы с началом Гражданской были реквизированы для нужд фронта, а после окончания – пущены под нож. Декрет Совета народных комиссаров об обязательной сдаче скота на мясо исполнялся строго: мясные разверстки приходили суровые – и сурово же исполнялись разросшейся основательно продармией. Наряды приходили на всё: баранину, свинину, конину, говядину, козлятину, в охотничьих краях – на медвежатину и оленину, кое-где даже на зайчатину – для владельцев борзых собак (впрочем, эта инициатива провалилась и привела не к исполнению заготплана, а к массовому отстрелу тех собак).

После замены разверстки продналогом стало и вовсе невмоготу, начался голод. Крестьяне громили пункты сбора скота и ссыпные пункты. Болели холерой и тифом, пухли. Жгли дома коммунистов, сельсоветы, выходили на голодные бунты. Ворожили на щедрый приплод и на воскрешение наследника. За кражу куска сала или горсти потрохов могли убить – самосуды стали быстры и жестоки. Пили самогон: умирать пьяными казалось легче. Тихие и робкие начали испускать дух, а бойкие и отчаянные – резать последнюю животину, оставлять хозяйство и пускаться в скитания по стране. “Известия” напечатали статью под заголовком “Какое вкусное и лакомое блюдо суслики!”.

Деев бы не отказался от сусликов, но и этих было – не достать. Не было нигде мяса: государство забирало его в первую очередь как самый ценный источник питания, наравне с хлебом. И Дееву ли не знать, как строго с продотрядов спрашивают за недостачу мясного плана: нехватку меда или картошки простят, нехватку мяса – никогда.

Дееву ли не знать, как трудно охранять отчужденную скотину: корова не зерно, молча на полу лежать не станет, а непременно будет рваться наружу, к рыдающей за стенами общественного хлева бывшей хозяйке. Поэтому караул порой приходится выставлять двойной: наружный – для отгона людей, внутренний – для удержания животных.

Дееву ли не знать, как сложно перегонять добытые в заготкампанию стада: фуража им – достань; теплый ночлег – обеспечь; по морозу или палящему солнцу – не гони. Оголодавшие свиньи так и норовят отгрызть уши-хвосты овцам или козам, а те – окотиться в неподходящий момент.

Дееву ли всего этого не знать!

Дееву ли не знать…

Дееву ли…

Колотились колеса, гнали состав по волжским лесам. А в голове у Деева колотилась мысль – отчаянная, даже безумная. Похоже, только безумные мысли и посещали его голову в последнее время. Похоже, только безумные мысли и имели нынче цену.

Деев знал, где имеется мясо. И знал также, что добыть его – невозможно.

Дееву ли этого не знать!

Дееву ли не знать…

Дееву ли…

На подъезде к Урмарам он выскочил из штабного на тендерную площадку, прохрустел по угольным кучам к паровозу и забрался в будку локомотива. И так бледно было при этом его лицо, так остры от напряжения скулы, что машинист ни о чем расспрашивать не стал – только подвинулся, уступая место у обзорного окна.

Не доезжая до станции, Деев скомандовал остановку – состав тормознул.

Деев спрыгнул на землю и вручную перевел стрелки, открывая эшелону путь на едва приметный отвилок – в сторону от основного полотна, в лес.

После добычи провизии под Свияжском авторитет начальника вырос, команды его исполнялись быстро и без ворчания. Но столь явное самоволие – дело серьезное, возможно, даже подсудное. “Не сойду с маршрута”, – уперся машинист.

А Деев и возражать не стал: забрался в будку, перевел реверс, открыл регулятор – и “гирлянда” сошла на боковую ветку мягко, как по маслу. После вернул стрелки в исходное положение и увел эшелон поглубже в чащу. Машинист лишь мотал сокрушенно головой и крестился – тайком от начальника, отвернувшись к пылающему в топке огню…

– Буг, ты роды принимал? – спросил Деев чуть позже, в лазарете.

– Бывало, – изумленно поднял брови тот.