Великая война. 1914–1918 - читать онлайн книгу. Автор: Джон Киган cтр.№ 126

Германское Верховное командование, в течение долгого времени вынужденное прибегать на Западном фронте к оборонительной стратегии, проделало огромную работу, как теоретическую, так и практическую, по совершенствованию методов наступления последнего резерва, который можно было надеяться собрать ^[617]. Серьезным недостатком немецкой армии по-прежнему являлось отсутствие танков. Неуклюжий опытный образец еще только разрабатывался, а использовались британские танки, захваченные в 1917 году, но их было мало, очень мало по сравнению с тем, что имели британцы и французы. Гинденбург и Людендорф могли рассчитывать лишь на новую тактику артиллерии и пехоты, которая проверялась на последних этапах кампании в России и должна была компенсировать отставание в технике. В пехоту поступило много ручных пулеметов MG 08/15, очень похожих на британские и французские системы Льюиса и Шоша, а солдат обучали «просачиваться» через оборону противника, обходя очаги сопротивления, а не останавливаясь для их лобового штурма. Эта тактика стала предшественницей блицкрига, успешно применявшегося механизированными подразделениями вермахта во время Второй мировой войны. Кроме того, каждая дивизия, которая участвовала в наступлении, получила приказ сформировать специальные штурмовые батальоны легкой пехоты. Вооруженные гранатами и карабинами, они должны были пробивать узкие проходы в обороне врага, разрезая ее на изолированные участки, а там сопротивление подавляла обычная пехота, но уже медленнее.

Таким образом, основой немецкого плана атаки стала скорость. Год назад Нивель надеялся (безосновательно) прорвать оборону немцев у Шмен-де-Дам за несколько часов. Конечно, с плохо обученной пехотой и слабой артиллерией сделать это было невозможно. Теперь же в распоряжении Людендорфа имелось сколько нужно хорошо подготовленных войск, а также орудий — план был реальный. Наступать предполагалось на широком фронте — 80 километров — и углубиться в позиции противника. Глубина атаки обеспечивалась максимальной концентрацией артиллерийского огня последовательно на ближней, средней и дальней дистанции в течение непродолжительного времени — 5 часов. У Людендорфа было 6473 орудия — полевых средних и тяжелых, а также 3532 миномета разного калибра и более 1.000.000 снарядов и мин ^[618]. Все пушки, многие из которых перебросили с востока, заранее пристреляли при помощи специально сконструированного прицела, позволявшего получить информацию об отклонении точности стрельбы от теоретической. В сочетании с подробными метеорологическими данными о скорости и направлении ветра метод обеспечивал, насколько это было вообще возможно, точное поражение целей, будь то вражеские траншеи или позиции артиллерии. Наряду с разрывными снарядами применялись боеприпасы с газом, слезоточивым или удушающим (фосгеном), чтобы свести на нет защиту, которую обеспечивали противогазы. Слезоточивый газ должен был заставить пехотинцев инстинктивно снять противогазы, вслед за чем фосген выводил их из строя.

Определенные варианты сочетания этих мер уже реализовывались в последнем наступлении против русской армии под Ригой в сентябре 1917 года — тогда немецкая артиллерия без предварительной пристрелки обрушила шквал огня на позиции русских и создала условия для прорыва ^[619]. Брухмюллер, теперь начальник артиллерии Людендорфа, с удовлетворением убедился, что использование орудий, пристрелянных в тылу, так что они не выдают свои позиции до начала атаки, может создать условия для успешных действий пехоты ^[620].

Именно с учетом удачного эксперимента Брухмюллера 11 ноября 1917-го в Монсе Гинденбург принял решение о наступлении на Западном фронте в следующем году, поставив на карту все ^[621]. С этим планом связывали очень большие надежды. В письме Гинденбургу от 7 января 1918 года Людендорф охарактеризовал настроения высшего военного командования Германии следующим образом: «…предлагаемое новое наступление… приведет к решающему успеху, на который мы все надеемся. <…> Мы [тогда] сможем выдвигать западным державам такие условия мира, которых требуют безопасность наших границ, наши экономические интересы и наше международное положение после войны» ^[622]. Окончательная победа могла принести существенные выгоды на Западе, в частности контроль над высокоразвитой промышленностью Бельгии, а также включение в немецкий Рур французского угольного и железорудного бассейна Лонгви-Брие ^[623]. Фламандская часть Бельгии, традиционно враждебная франкоговорящей Валлонии, поддалась соблазну. В феврале 1917 года в Брюсселе под патронажем немецких военных властей был создан Совет Фландрии, который за несколько последующих месяцев выторговал автономию региона под протекторатом Германии. Впрочем, надежды фламандцев на независимость противоречили намерениям немцев. Фландрия хотела демократии и полной независимости — Германия настаивала на подчинении. Таким образом, в 1918 году немецкая внешняя политика в отношении Бельгии споткнулась об упрямый либерализм народа, пантевтонские настроения которого были не настолько сильны, чтобы отказаться от национальных прав ^[624].

Несмотря на то что главные усилия Германия направила на подготовку наступления на западе, ее политические интересы, связанные с будущим, по-прежнему сосредоточивались на востоке. Националистические настроения там были менее выраженными, а стремление к независимости не столь сильным. Германия верно рассчитала, что у нее есть благоприятная возможность подчинить себе тех, кто только что избавился от гнета бывшей Российской империи. Народы Балтии — литовцы, латыши, эстонцы — на протяжении веков сохраняли связи с немецкоговорящими странами, а многие землевладельцы являлись этническими немцами. Финляндия, хотя и обладала некоторой автономией внутри царской империи, стремилась получить полный суверенитет и была готова принять помощь Германии. Первоначально политика Ленина состояла в том, чтобы позволить нерусским народам империи отделиться, если они этого хотят, одновременно поощряя местные левые силы (при поддержке оставшихся там солдат русской армии) к просоветским выступлениям. В балтийских землях, оккупированных Германией в результате успешных операций 1916–1917 годов, такие революции оказались быстро подавлены, и власть перешла к прогерманским режимам. В Литве, стремившейся к полной независимости, это вызвало волнения ^[625]. В Финляндии парламент, предусмотренный еще царской конституцией, поровну разделился между правыми и левыми, и вопрос об отношениях страны с Германией спровоцировал гражданскую войну. Правые на протяжении всего конфликта в Европе поддерживали Германию, и финские добровольцы в составе 27-го егерского батальона сражались в рядах немецкой армии на Балтийском фронте с 1916 года. После провозглашения в декабре 1917-го независимости Финляндии готовность правых вступить в союз с Германией вынудила левых создать собственную рабочую милицию, и в январе 1918 года начались боевые действия. Левые захватили Хельсинки, столицу страны, а правые  отступили в северные провинции. Германия прислала оружие — 70.000 винтовок, 150 пулеметов и 12 полевых пушек, все русского производства. Одновременно из России прибыл военачальник, которому было суждено возглавить военные формирования правых. Речь идет о Густаве Маннергейме, прибалтийском дворянине, бывшем офицере царской армии — необыкновенно сильной личности и талантливом военачальнике.