Нюрнбергский процесс глазами психолога - читать онлайн книгу. Автор: Густав Марк Гилберт cтр.№ 96

Утренние заседание.

Свидетель Гизевиус на перекрестном допросе, которому подверг его обвинитель Джексон, продолжал утверждать, что именно необузданная жестокость членов штурмовых отрядов СА и проторила путь тем бесчинствам, которые достигли кульминации в проводимом в концлагерях геноциде. Снова была затронута тема попыток повлиять на свидетелей.

(Геринг попытался краем глаза уследить за реакцией судей и остальных обвиняемых на его разоблачения, одновременно пытаясь продемонстрировать залу свое напускное равнодушие.)

Во время перерыва в утреннем заседании доктор Штамер, явно расстроенный вскрывшимися фактами оказать давление на свидетелей, которые нанесли несомненный ущерб его репутации адвоката, направился к Герингу и, по словам охранников, зачитал ему заявление, которое намеревался передать суду. Он подвергал сомнению правдивость показаний свидетеля и требовал допросить Геринга по вопросу об оказании давления на свидетелей и интригах, в которых участвовал Геринг. Однако бывший рейхсмаршал особого рвения не проявил, явно желая похоронить всю эту историю. Доктор Штамер настаивал на том, что Геринг обязан выразить свое отношение к выдвинутым против него обвинениям, чтобы оправдать себя. Геринг посоветовал своему защитнику оставить все как есть до того момента, когда он, тщательно обдумав все обстоятельства, не примет окончательное решение.

После этого Геринг обратился к членам своей группировки, дав разговору иное направление и затронув свои излюбленные темы.

— Не тревожьтесь — англичанам нас не прикончить; даже в союзе с русскими им нас не прикончить; а если к ним даже присоединится и Америка, то все они будут приканчивать нас дьявольски долго. Если мы попытаемся выступить против них вновь, то тогда им нас уже голыми руками не взять!

Милитаристы из окружения Геринга, Риббентроп и сидевший с отсутствующим видом Гесс горячо поддержали бывшего рейхсмаршала и не скрывали радости, выслушав очередную порцию исторических бредней. Ему, хоть и ненадолго, но все же удалось отвлечь их от его позора.

Обеденный перерыв. За обедом Герингу предстояло окончательно убедиться, что ни один из обвиняемых его стороны не принял. С мрачным видом он торчал в своем углу отсека для приема нищи и даже не отважился на свое рутинное прохаживание, чтобы лишний раз не стать объектом косых взглядов своих подельников. Покончив с едой и вернувшись в зал, он заявил доктору Штамеру, что обдумал его предложение и пришел к убеждению, что поднимать этот вопрос снова нецелесообразно.

26 апреля. Защита Штрейхера. Показания Штрейхера

Послеобеденное заседание.

Штрейхер начал свою защитительную речь с обвинения своего адвоката в том, что тот, по мнению Штрейхера, неверно действовал, занимаясь рассмотрением его дела. Защитник Штрейхера в качестве оправдания вынужден был заявить суду, что не желал покрывать антисемитизм Штрейхера, одновременно испросив суд о целесообразности и возможности осуществления и в дальнейшем защиты своего клиента. Суд просил его и впредь осуществлять защиту своего клиента. Когда данный вопрос был исчерпан, Штрейхер приступил к изложению своей защитительной речи. В высокопарном штиле он сравнивал себя с избранным самим провидением апостолом антисемитизма. Пылко и вдохновенно Штрейхер описал свой восторг от первой встречи с Гитлером, окруженным словно орелом божественного сияния. (Пока Штрейхер произносил свою речь, с лица судей не исчезало выражение насмешливой иронии. Со скамьи подсудимых то и дело раздавались явственные неодобрительные реплики. Геринг сидел, демонстративно уперев ладони в виски, напоминая тяжелобольного. Дёниц, прикрыв глаза, безрадостно покачивал головой.) Во время допроса Штрейхеру недвусмысленно указали на то, что он назвал допрашиваемого перед ним свидетеля Гизевиуса изменником.

Когда был объявлен перерыв и обвиняемые направлялись к лифту, все, за исключением Фрика, жестами или же вербально выражали свое явное неодобрение. Фрик дал благоприятный отзыв о речи Штрейхера.

27–28 апреля. Тюрьма. Выходные дни

Камера Йодля. Йодль пребывал в подавленности. Заверив его, что понимаю его чувства, я попытался затронуть тему его внезапного припадка ярости в зале заседаний за три дня до этого. Очень спокойно и серьезно он заявил мне:

— Да — горько и неприятно, когда ты вынужден раздираться между отвращением ко всем этим нечистоплотным делишкам, от которого я и сейчас не избавился, и присущим тебе естественным чувством патриотизма.

Мы поговорили о событиях прошедшей недели, и Йодль не скрывал злорадства по поводу разоблачения маневров Геринга. Он понимал, что Геринг устранил стоявшего у него на пути соперника Бломберга; Йодль готов был верить, что Геринг намеренно заманил Бломберга в ловушку, поскольку не желал подчиняться ни ему, ни другим высшим офицерам.

— Да, для него и тогда не существовало понятие чести, это был тщеславный, честолюбивый и спесивый негодяй. То, как он воспользовался непростым положением, в котором оказался Бломберг, до глубины души возмутило нас. Мы и так не очень-то жаловали его но причине его кретинического тщеславия. Уверен, что он с самого начала задумал устранить Бломберга. А эта афера с Фричем вообще ни в какие ворота не лезет. Вполне вероятно, что, как об этом сказал Гизевиус, и к этому бесчестью Геринг приложил руку, поскольку Фрич на посту главнокомандующего вермахта был для него костью в горле куда более внушительной, чем даже Бломберг. Фрич был и оставался прямолинейным пруссаком, не терпевшим ни позерства, ни позеров. Вполне допустимо, что Геринг сам был автором сценария этой замешанной на мужеложстве аферы, имевшей целью устранить Фриче.

Штрейхер вызывал у Йодля смех — ну как можно было в самом начале своей защитительной речи накинуться на своего же адвоката. Я напомнил ему, что издатель «Штюрмера» Хирмер также выступит в качестве свидетеля. Йодль ответил на это, что и Штрейхер, и Хирмер — в прошлом школьные учителя.

— Эти учителишки испокон веку грезили о великом общественном признании и могуществе.

Я поинтересовался у Йодля, действительно ли это столь существенно.

— Вероятно, вам неизвестно, но учитель средней школы — профессия, на которую большинство в нашей стране взирало с презрением, в первую очередь в Баварии. Школьные учителя в городах, где большинство населения исповедовало католицизм, воспринимались как пасторские лакеи: по воскресеньям они должны были играть в костелах на органе, а учили они, как правило, тому, что было угодно пасторам.

Камера Шираха. Ширах не был готов обсуждать положение Геринга после всех разоблачений бывшего рейхсмаршала и свалившегося на его голову позора. Но вот о Фриче на слова не скупился.

— Хорош этот Фрик, нечего сказать — он, видите ли, всегда был ярым противником нацистов. Когда я еще ходил в школу, Фрик был предводителем нацистской фракции в рейхстаге. Именно он был тем, кто помогал Гитлеру прийти к власти.

А когда партия оказалась у кормила власти, он на посту министра внутренних дел принадлежал к числу высших правительственных чиновников — теперь же пытается ухватиться за Шахта и делает вид, что оппонировал Гитлеру. Поэтому и избрал свидетелем Гизевиуса. Он прекрасно понимает, что Шахт снискал добрую репутацию и, вполне возможно, будет оправдан. Он не раз давал показания в пользу кого-нибудь из обвиняемых только из страха, что заговори он по-другому, приоткроются и кое-какие его дела. Он думает только о себе! Должен сказать, я это считаю отвратительным! Стоит только вспомнить, какую важную роль он играл в партии, когда я был еще ребенком, а сейчас играет в незнайку. Я, по крайней мере, ломаю голову над тем, как избавить немецкую молодежь от этого невыносимого бремени безумного антисемитизма, за что и я несу часть ответственности, пытаюсь облегчить ей путь в будущее, что же касается Фрика, то у меня создается впечатление, что он ни о ком и ни о чем, кроме себя, не думает. Уверен, что он опасается откровенно высказаться. Он прекрасно понимает, что ему есть за что ответить в связи с этим антисемитизмом, но этого он никак не желает. Кстати, а что вы думаете о Штрейхере? — спросил меня Ширах.