Нюрнбергский процесс глазами психолога - читать онлайн книгу. Автор: Густав Марк Гилберт cтр.№ 99

Но это еще только начало! Я им выложу все, что позволило начать эту войну. Этих вояк еще хватит удар. Они и так вне себя. Из них только Йодль со мной разговаривает, он все пытается выяснить для себя разницу между пацифизмом и миролюбием. Мне она известна. И я изложил ее перед судом. И если профессия офицера действительно претендует на то, чтобы быть почетной, то самоотверженней этой профессии нет на свете, ибо настоящий офицер обязан приложить максимум усилий, чтобы ему никогда не пришлось демонстрировать свои умения на практике.

Некоторое время мы говорили на тему милитаризма и сошлись во мнении, что, как показывает опыт, германский милитаризм, будучи поставлен перед дилеммой: мир или война, вследствие не рассуждающей исполнительности и тщеславия своих генералов, вследствие всего того, что годами вбивалось в их головы, неизменно выбирал войну.

1 мая. Несогласный

Утреннее заседание. Шахт заявил о том, что у него всегда было мало общего с нацистами, и о том, что серая и безликая масса ничего, кроме презрения, у него не вызывала. (Несмотря на то что Геринг утратил большую часть своей аудитории, он, пока Шахт произносил свою защитительную речь, во весь голос отпускал реплики вроде: «И глазом не моргнет утверждать такое! Нет, вы только послушайте, как он лжет!»)

Затем последовали пространные рассуждения Шахта на тему ремилитаризации и разоружения; по его мнению, Германии нельзя было отставать от своих соседей, поскольку те разоружаться явно не торопились.

(После заявления Шахта о том, что если бы знал о намерениях Гитлера израсходовать денежные средства на вооружение, то никогда бы не стал снабжать его ими, Геринг готов был лопнуть от злости, а Редер заметил: «Кто в такое поверит?»)

В ходе утреннего заседания, по словам охранников, Геринг сказал сидевшим перед ним адвокатам: «Он лжет! Он лжет! Он лжет! Я сам присутствовал, когда Гитлер прямо заявил ему, что нам нужно больше денег на вооружение, на что Шахт ответил: «Да, нам без сильной армии, военно-морского флота и авиации не обойтись!»

Согласился с Герингом и Риббентроп: «Да, я тоже это слышал. Это было в 1940 году». Геринг подтвердил, что это действительно было в 1940 году. Гесс спросил у Шираха, слышал ли тот слова Шахта, однако Ширах сделал вид, что не слышал вопроса, что крайне возмутило Геринга.

Шахт приводил выдержки из книги Дэвиса «Московская миссия», чтобы доказать, как его захватило предложение Рузвельта ограничить все вооружения лишь теми, которые солдат способен носить на себе. Шахт признал, что, будучи президентом Рейхсбанка, использовал в целях финансирования так называемые векселя «Мефо» (ООО «Металлургише форшунгсгезельшафт») ^[28], однако в том, что это осуществлялось втайне от всех, его вины нет; всю ответственность за это несло имперское министерство финансов.

Обеденный перерыв. В отсеке, где обедали младшие обвиняемые, Шпеер пытался убедить Шираха и Фриче в незыблемости своих взглядов. Он предъявил им переписку с Гитлером, из которой становилось ясно, что фюрер готов был скорее пойти на уничтожение «уцелевших отбросов немецкого народа», чем на капитуляцию. Ширах с большим интересом прочел эти документы.

— Это ужасно! Ужасно! — стонал он.

— А вот и приказы, так что все это — не только слова, — подчеркнул Шпеер.

Фриче возбужденно расхаживал по отсеку столовой.

— Это навеки похоронит миф о Гитлере! Равно, как и миф о его мученической участи!

— Совершенно верно! Поэтому я и прошу вас подтвердить, что по завершении Ялтинской конференции Гитлер решил развязать широкомасштабную пропагандистскую кампанию под девизом: «Мы никогда не капитулируем!» Он и слышать не желал ни о каких мирных предложениях!

— Ужасно! Ужасно! — продолжал бормотать Ширах.

Когда я прибыл к скамье подсудимых, кое-кто из обвиняемых с ухмылкой признался мне, что прежде, когда сражался на стороне большинства, Шахт не был таким ненавистником Гитлера, каким силится представить себя сейчас. Франк, после признания собственной вины гневавшийся на всех, кто пытался утверждать, что невиновен, считал:

— Если бы Гитлер выиграл войну, Шахт лизал бы ему сапоги и громче всех орал бы «Хайль Гитлер!».

Вернувшись в зал заседаний, Йодль и Дёниц иронически заметили, что неплохо было бы взглянуть на такое, из чего следовал вывод, что и они были на стороне Франка.

Послеобеденное заседание.

Шахт продолжал приводить доказательства, что всегда протестовал против несправедливости, жестокости и антисемитизма, утверждая, что всегда был «несогласным», хотя Геринг опровергал подобные факты, считая, что такое невозможно было в принципе, поскольку речь шла о неповиновении Гитлеру. Когда дело коснулось клятвы на верность, Шахт заявил, что давал эту клятву не Гитлеру-человеку, а Гитлеру, как главе государства. «Как можно хранить верность клятве, данной клятвопреступнику? Гитлер же — самый коварный из клятвопреступников!»

(Геринг невольно вздрогнул — явный афронт ему, как апологету верности фюреру; возложив подбородок на сжатые кулаки, он стал сверлить взглядом Шахта.)

2 мая. Перекрестный допрос Шахта

Перед началом утреннего заседания многие из обвиняемых продолжали отпускать колкие замечания по поводу антипатии Шахта к фюреру сразу же после прихода того к власти. В особенности едко бывшие военные комментировали попытку Шахта отрицать явно очевидный факт — свою осведомленность о военных приготовлениях Гитлера. Даже помешанный на секретности и недоверчивый ко мне Редер, и тот разоткровенничался, впервые сообщив мне свое мнение об обвиняемом Шахте, причем явно не тревожась о том, каким образом я распоряжусь полученной от него информацией.

— Этот Шахт — жуткий человек. Что он утверждает, сплошь неправда.

В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что Редер конечно же имел в виду вопрос о вооружениях.

Придя на скамью подсудимых, Геринг с радостью ухватился за возможность вволю позлословить в адрес своего главного недруга. Риббентроп клятвенно утверждал, что Шахт слишком много внимания уделял германской внешней политике. Геринг решил утешить его:

— Если вы желаете предать Германию анафеме, то нет лучшего способа, как начать копаться в ее внешней политике.

Когда я ушел из зала заседаний, Геринг обратился к своему защитнику с просьбой передать на волю два его письма, о чем мне незамедлительно сообщила охрана. Я позаботился о том, чтобы ничего подобного не произошло.

Утреннее заседание.

Шахт завершил свою защитительную речь, представив себя человеком, наделенным всеми из возможных добродетелей, не позабыв упомянуть и о своей ведущей роли в подготовке покушения па Гитлера. Он заявил, что ему, к сожалению, не удалось заручиться соответствующей поддержкой немецких интеллектуалов, да и военные в последний момент бросили его в беде.