Дружелюбные - читать онлайн книгу. Автор: Филип Хеншер cтр.№ 103

игроков держал сверток слишком долго, а одна девочка развернула не один слой упаковочной бумаги, а два. Для девочек в каждом слое прятались помады и румяна, и, когда музыка стихла, все бросились рассматривать добычу. На добрых пятнадцать минут вечеринка была спасена, и Шариф мог наблюдать за гостями из-за газеты. На кухне Салли Моттишхед рассказывала Назие обо всем подряд. Дом, в котором они живут, настоящее безумие, но у них нет выбора: это дом Уигги, матери Мартина, и вот теперь, старея, она позвала к себе сына, Салли и внуков. Девять спален, благодарение Богу.

И дети Салли: аж шестеро. Слишком много. Когда же все вышло из-под контроля? Сэм и близнецы на два года старше, плюс самый маленький, который сегодня пошел на первый свой детский праздник. Он не хотел, чтобы мамочка уходила, хотя все приглашенные были его одноклассниками. Ей пришлось вести его за руку; впрочем, сейчас с ним, наверное, все в порядке. Еще есть Уильям, который отправился смотреть на птиц вместе с папой, и старший, Джордж, теперь предпочитающий зваться Спайком. Надеюсь, он не нюхает клей в парке. Дело вот в чем…

Очень скоро Назия знала о жизни девятерых обитателей несуразного дома Салли, начиная с Уигги и заканчивая маленьким Саймоном, не меньше, чем о тех, о ком Долли раз в месяц присылала письма из Дакки: написанные превосходным почерком на листке бледно-голубой бумаги, исписанной до последнего уголка, прежде чем быть аккуратно сложенной в конверт с наклеенной маркой. У Салли всегда имелась в запасе уморительная история: то трудный подросток Джордж, он же Спайк, что-нибудь учудит, то супруг Луи отличится. Он преподавал древнегреческий – вот уж бесполезней занятия не придумаешь, сетовала Салли. У тебя Шариф хоть инженер, он может полочку прибить, там, или…

– Или спустить воду из батареи, – робко предположила Назия.

…А вот Луи, когда они все вместе поехали в тур по Греции, не мог объясниться с местными: древнегреческий же, не «ново-». Уигги совсем оглохла, но от слухового аппарата отказывается. Похоже, думает, что это непременно будет огромная уродливая розовая коробка, которая крепится сбоку к голове.

– В общем, слышит она только то, что хочет слышать, так что лучше не касаться этой темы, – закончила Салли.

В глубине гостиной Уигги, одетая в простое черное платье с белым воротничком и манжетами, вскинула по-птичьи носатое личико и выдавила слабую улыбку посреди зимней стужи.

Поначалу Назию беспокоили пересказы бесконечных несчастий, валившихся на Салли, – «Ты не представляешь, что только что случилось!» – как и манера вываливать все на нее, будто на старую подругу. Почти сразу она сообщила, что делает завивку, которая ей удивительно не к лицу, исключительно удобства ради. Когда с утра тебе нужно собрать шестерых и супруга и обиходить свекровь, откуда лишний час на укладку – да и если не вымоешь голову, не конец света. Очень рекомендую.

Назия годами дружила с женщинами, не испытывая потребности разъяснять, зачем она сделала ту или иную прическу.

Вскоре, если телефон звонил раньше десяти утра, Назия точно знала, что это Салли, которая примется упрашивать: «Можно я тебя развеселю?» Иначе ей немедленно придется идти выбивать ковры или орать в ухо глухой Уигги. Салли должна очень хорошо помнить, как скучно донашивать беременность последние месяц-два, ведь ей аж пять раз пришлось это испытать. Она могла заскочить к ним или, если у нее было какое-нибудь дело, взять Назию с собой. «Звонит твоя подруга Салли», – весело сообщал Шариф. Знакомство действительно на удивление быстро переросло в настоящую доверительную дружбу. Поначалу Назия удивлялась, что ее совсем не тревожит, что это доверие в основном одностороннее. Салли, кажется, вовсе не интересовало, чем и как они жили до и вне Шеффилда. А потом Назия поняла: здорово, что кто-то считает историю их жизни слишком банальной, чтобы вдаваться в подробности.

Познакомившись с Салли, Назия наконец перестала заставлять себя наблюдать, как здешние делают то или это. Помимо сильной потребности все подмечать, в ней жила надежда, что никто не станет наблюдать за ней в ответ. Если ошибешься, на тебя посмотрят, тебя заметят, все-все узнают, что ты натворил. Когда они подарили дочери гармонику и набор для химических опытов, ее подружки интересовались, хмурились, думали – и в конце концов нашли для мистера и миссис Шарифулла, родителей своей подружки Аиши, какие-то вежливые слова.

А слушала ли Салли Моттишхед вообще? Как-то она спросила, готовит ли Назия «индийскую» еду. Бывает, ответила та, и Салли, не ожидая дальнейшего, сообщила, что на дороге, ведущей в Лондон, есть индийская лавочка. Назия знала о ней. Случалось проезжать мимо. Но она ни за что не вошла бы внутрь. По обе стороны вывески развевался зеленый пакистанский флаг. Назия оставила без комментариев попытку Салли оказаться полезной. Да и вообще, ей было очень приятно, что та ни во что не вникает.

До Салли все воспринимали то, откуда они с Шарифом взялись, одинаково: приходили в замешательство, а в разговорах вовсе терялись. Матери других одноклассников Аиши остальных спрашивали: вы ведь недавно здесь, так? И откуда же вы приехали? Когда Назия отвечала, что из Бангладеш, разговор тут же затухал: они улыбались, махали руками и отходили. Женщины ожидали, что в худшем случае услышат ответ: «Из Индии». А страна, столь новая и, по мнению Назии, ассоциирующаяся лишь с голодом да наводнениями, намекала на более низкий уровень жизни, чем эти дамы могли себе представить. То, что Шариф был профессором, а все взрослые члены его семьи – учеными или юристами, лишь еще больше сбивало их с толку. Может, и правда следует зваться «индийцами» – зовут же свои рестораны «индийскими» здешние бенгальцы из Силхета. Может, так и вправду легче?

Салли Моттишхед не делала ничего подобного. Сперва Шариф едва выносил ее, по точному и жесткому своему определению, «эгоизм». И пояснил: она ни разу не расспросила ни об их прошлом, ни об их родных, да и вообще ни о чем, что не походило на ее собственную жизнь. Она говорила лишь о детях, школе, о том, как достало мужей университетское начальство, да о покупке мебели. Ну и эгоистичная же привычка звать всех по имени, наплевав на то, что собеседник понятия не имеет, кто все эти люди. «У Милдред такой же ковер», – сообщила она в первый же раз, когда очутилась в их прихожей. Милдред оказалась лучшей школьной подругой ее свекрови, жившей в Котсуолде. Шариф говорил дело – неясно было, кто на сей раз имеется в виду: кто-то из детей Салли, ее друзей, ближней и дальней родни, а может, вообще персонаж радиопьесы. Но это было неважно. Эта эгоистка смотрела на мир широко раскрытыми восхищенными глазами. С ней Назия не видела себя со стороны маленькой женщиной со смуглой кожей и потерянным, запутавшимся видом и лицом, даже в спокойном состоянии казавшимся хмурым. Салли вообще не замечала, что Назия чем-то отличается от прочих ее знакомых. Прошлое застелила плотная пелена, и они сидели друг у друга на кухнях, обсуждая цены на недвижимость, разломанную хулиганами телефонную будку на углу Колдуэлл-лейн, миссис Тэтчер, то, что недавно учудила Уигги, и все на свете. В Англии Назия пристрастилась к кофе.

– Она что, у нас поселилась? – ворчал Шариф, но в тот августовский день, когда близнецы появились на свет, был рад, что она оказалась у них дома. С тех пор Назия знала, что может заставить Салли замолчать. И бережно хранила это в памяти. Воды, которые начали отходить у нее прямиком на кухонный линолеум. Она уже собралась сказать Салли, что у нее, кажется, схватки, когда…