История Французской революции. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 156

Во-вторых, при условии, что такое обязательство возможно, нужно, чтобы оно было взаимно. Со стороны же Людовика XVI никогда не было подобного обязательства. Он никогда не хотел этой конституции, на которую опирается, всегда протестовал против нее и всеми силами старался уничтожить – не только внутренними заговорами, но и неприятельским оружием. Какое же имеет он право ссылаться на нее?

Допустим даже, что обязательство возможно и взаимно; надо еще, чтобы оно было не нелепо. Так, еще понятна неприкосновенность, относящаяся ко всем явным действиям, за которые отвечает министр на месте короля. Для всех такого рода действий существует гарантия в виде министерской ответственности, и неприкосновенность, не будучи безнаказанностью, перестает быть абсурдом. Но всякие тайные действия, скрытые козни, сношения с врагами, словом, измены – какой министр под ними подпишется и ответит за них? И этим-то действиям, самым важным и преступным, оставаться безнаказанными? Этого допустить нельзя, и следует признать, что король, неприкосновенный по части действий своей администрации, лишается своей неприкосновенности, когда дело касается тайных и преступных действий, посягающих на общественную безопасность. Так, депутат, неприкосновенный при исполнении своих законодательных обязанностей, или посланник, неприкосновенный при исполнении своих обязанностей дипломатических, отнюдь не неприкосновенны относительно фактов их частной жизни. Стало быть, неприкосновенность имеет границы, и есть пункты, по которым особа короля не может пользоваться таковой неприкосновенностью. Говорят, что против вероломства, за которое не отвечает ни один министр, уже есть наказание в виде низложения. То есть, другими словами, лишение власти стало бы единственным наказанием за такое страшное злоупотребление властью? Народ, преданный изменническим образом неприятельскому мечу и всем прочим бедствиям, только скажет виновному «Удались!»? Это было бы слишком обманчивым правосудием, и нация не может оказать такое неуважение самой себе, оставляя безнаказанным преступление, направленное против ее существования и свободы.

Нужно, присовокупляли те же ораторы, наказание известное, заключающееся в каком-нибудь уже существующем законе, чтобы его можно было приложить к данному проступку. Но разве нет обычных наказаний за измену? Разве эти наказания не одни и те же во всех кодексах? Разве монарх не знал, из нравственных правил всех времен и всех стран, что измена есть преступление и в законодательствах всех народов преступление это карается самым ужасным из наказаний? Кроме карательного закона, нужно судилище. Но здесь восседает сама нация, соединяющая в себе все власти – право судить, издавать законы, вести войну или заключать мир; она здесь во всем своем всеобъемлющем всемогуществе; нет такой обязанности, которой она не могла бы исправлять: представитель ее Конвент уполномочен исполнять всё за нее, устраивать ее, спасать. Следовательно, Конвент имеет право судить Людовика XVI; он имеет на это достаточные полномочия; и монарх, если только ему не нужны союзники, подосланные неприятелем, не может желать иных судей.

Правда, те же люди будут и обвинителями его, и судьями, но если в обыкновенных судах эти две должности разделяются и не допускается, чтобы приговор произносился людьми, представившими обвинение, то на общем совете нации, поставленном превыше всяких частных интересов и побуждений, эти предосторожности уже не нужны. Нация не может ошибаться, и депутаты, ее представляющие, разделяют ее непогрешимость и полновластность.

Из всего вышесказанного следует, что так как обязательство, принятое в 1791 году, не может связывать национальное представительство, не имеет и тени взаимности и заключает в себе нелепость – оставлять измену безнаказанной, – то это обязательство недействительно и Людовик XVI может быть предан суду. Что же касается наказания, оно было известно во все времена и внесено во все законы. Судилищем должен быть сам Конвент, облеченный всеми властями – законодательной, исполнительной и судебной.

Ораторы, следовательно, требовали, чтобы Людовик XVI был предан суду; чтобы судил его Национальный конвент; чтобы комиссарами был составлен протокол обвинений; а Людовик XVI лично явился для ответа на них, ему были бы даны защитники и немедленно по выслушании его Конвент произнес бы свой приговор путем поименной переклички.

Защитники принципа неприкосновенности не оставили без ответа ни одного из этих доводов и опровергали всю систему своих противников.

«Уверяют, – заявили они, – будто нация не могла отнять у себя право наказывать за удар, направленный против нее самой, а неприкосновенность, постановленная в 1791 году, связывала Законодательное собрание, но не самую нацию. Прежде всего, если справедливо, что власть нации неотчуждаема и нация не может сама себе запретить возобновлять свои законы, то точно так же справедливо и то, что она не властна над прошедшим, поэтому она не может помешать тому, чтобы законы, ею прежде изданные, продолжали действовать; она вправе заявить, что на будущее время государи более не будут неприкосновенны, но не может помешать им быть неприкосновенными в прошедшем, так как сама объявила их таковыми; в особенности же нация не может нарушить обязательства, принятого с третьими лицами, так как относительно их она была просто договаривавшейся стороной. Итак, национальная власть могла на время связать себя, и она этого, безусловно, хотела, не только относительно Законодательного собрания, которому она воспретила всякие судебные меры против короля, но и относительно самой себя, так как политическая цель неприкосновенности не была бы достигнута, если бы королевский сан не был поставлен вне всяких посягательств.

Что касается недостатка взаимности в выполнении обязательства, то всё это было предусмотрено. Неверность обязательству предусмотрена в самом обязательстве. Все способы нарушения его совмещаются в одном, самом тяжком из всех, – войне против нации, и наказываются низложением, то есть упразднением договора, существующего между королем и нацией. Следовательно, недостаток взаимности не есть достаточная причина для того, чтобы нация считала себя свободной от своего обещания.

Стало быть, обязательство безусловно и действительно, оно обязательно и для нации, и для Законодательного собрания. Наконец, сейчас станет ясно, что в монархической системе это обязательство не было бессмысленным и не может быть упразднено по нелепости. В самом деле, что бы там ни толковали, принцип неприкосновенности не оставлял ни одного проступка безнаказанным. Ответственность министров касалась всех действий высшей власти, так как без представителей ни один государь не может ни управлять, ни строить нации козни. Следовательно, общественное правосудие всегда имело возможность действовать. Наконец, всякие тайные проступки, отличавшиеся от явных административных, были предусмотрены и наказывались низложением, так как всякая вина короля, согласно этому законодательству, приводила лишь к лишению власти.

Против этого возражают, что низложение не есть наказание, а только лишение того орудия, которое монарх употребил во зло. Но в такой системе, по которой особа короля была неприкосновенна, строгость наказания не была важнейшим соображением; важнее был его политический результат, а этот результат достигался лишением власти. И разве не наказание – утратить первый престол в мире? Разве возможно без ужасной боли потерять корону, с которой человек родился, жил, под которой двадцать лет принимал поклонение? Разве для лица, вскормленного наверху общественной лестницы, такая казнь не равняется смерти? Да и если даже наказание слишком мягко, оно таково по формальному договору, и недостаточность наказания не может быть причиной недействительности договора. В уголовном законодательстве раз и навсегда положено, что все ошибки законодательства должны служить к пользе обвиняемого, потому что недопустимо взваливать на слабого ошибки сильного.