История Французской революции. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 72

Лафайет отдает приказ стрелять в народ на Марсовом поле

Лафайета и Байи много бранили за экзекуцию на Марсовом поле. Но тот и другой, считая своей первой обязанностью соблюдение закона и жертвуя своей популярностью и жизнью для исполнения его, не сожалели о сделанном и ничего не боялись. Выказанная ими энергия несколько запугала мятежников. Наиболее известные из них даже подумывали о том, чтобы спастись от ударов, уже ожидаемых ими. Робеспьер, который доселе, как мы видели, поддерживал самые преувеличенные предложения, трепетал в своей никому не известной квартире и, даже несмотря на неприкосновенность, которой пользовался в качестве депутата, просил убежища у всех знакомых. Итак, пример подействовал, и все неспокойные угомонились.

Собрание в эту пору приняло решение, подвергшееся впоследствии строгой критике, но не оказавшее на самом деле таких пагубных действий, как предполагали. Депутаты постановили декретом не избирать вновь ни одного из членов собрания. Робеспьер первым внес это предложение, что было приписано его зависти к товарищам, среди которых он блистал не особенно. Это было тем естественнее, что он всегда состязался с собранием, но в его чувствах, кроме зависти и неприязни, могло быть также искреннее убеждение. Собрание, которое обвиняли в желании увековечить свою власть, да, сверх того, уже надоевшее толпе своей умеренностью, поспешило ответить на все нападки бескорыстием, быть может, и преувеличенным, и постановило, что все его члены будут исключены из следующего Законодательного собрания. Таким образом, следующее собрание было заранее лишено сотрудничества людей, экзальтация которых успела несколько утихнуть, а законодательные знания и мудрость – созреть в результате трехлетнего опыта. Впрочем, читатели, узнав далее причину последовавших переворотов, будут в состоянии лучше судить о важности этой меры, столь часто порицаемой.

Для собрания настала минута закончить свои конституционные труды и оставить свое бурное поприще. Члены левой стороны намеревались сговориться о пересмотре некоторых частей конституции. Решено было прочесть ее всю, чтобы судить о целом и установить гармонию различных частей; это было то, что назвали ревизией и впоследствии, в дни республиканского пыла, сочли бедственной мерой. Барнав и Ламет договорились с Малуэ об исправлении некоторых статей, посягавших на королевскую прерогативу и на прочность престола. Говорят даже, будто они носились с мыслью учредить опять две палаты. Малуэ должен был начать нападение тотчас по окончании чтения, а Барнав – возражать ему с жаром, чтобы лучше скрыть свои намерения, но, защищая большинство статей, он должен был от некоторых отступиться, как от очевидно вредных и заведомо осужденных опытом. Таков был уговор, как вдруг узнали о нелепых и опасных протестах правой стороны, решившейся не принимать участия в голосовании. Тогда уже не оставалось никакой возможности для сделки. Левая сторона не хотела ни о чем слышать, и, когда последовала условленная попытка, поднявшиеся отовсюду крики не дали Малуэ и его единомышленникам продолжать.

Итак, конституция была с некоторой поспешностью окончена и представлена королю на утверждение. С этой минуты ему была возвращена полная свобода или, вернее, с дворца был снят строгий надзор и король мог удалиться, куда ему было угодно, чтобы на досуге рассмотреть конституционный акт и свободно принять его. Что было делать Людовику XVI? Отвергнуть конституцию значило отречься от престола в пользу республики. Самое верное было принять ее, а затем ждать возвращения – со временем – тех или других статей власти, которые он считал должными. Вследствие этих соображений Людовик через несколько дней, 13 сентября, объявил, что принимает конституцию. Это известие вызвало необыкновенную радость, точно в самом деле боялись препятствий со стороны короля, и его согласие как будто считалось неожиданной милостью. Он сам явился в собрание и был принят так, как в наилучшие дни.

Лафайет, никогда не забывавший сглаживать неизбежные прискорбные последствия политических смут, предложил общую амнистию за все проступки, относившиеся к революции. Эту амнистию провозгласили среди радостных криков, и тотчас же были открыты тюрьмы. Наконец, 30 сентября, Туре, последний президент, объявил, что заседания Учредительного собрания закрыты.

Роспуск Учредительного собрания – Новое собрание – Состояние клубов – Политика иностранных держав – Приготовления к войне

Учредительное собрание только что окончило свою долгую и многотрудную деятельность и, несмотря на благородное мужество, совершенную честность и добросовестность, а также громадные труды, было ненавидимо в Кобленце как потворствовавшее революции, а в Париже – как потакавшее аристократии. Правильно судить об этом достопамятном собрании нелегко: в нем было соединено столько разнообразных знаний и талантов, были приняты такие смелые и твердые решения; в нем, быть может, в первый раз, сошлись все светлые люди целой нации с твердой волей и возможностью осуществить мечты философов. Для правильного суждения надобно сличить то состояние, в каком собрание застало Францию, и то, в каком оно ее оставило.

В 1789 году французская нация чувствовала и сознавала все свои недуги, но даже не помышляла о возможности их исцеления. Вдруг, по непредвиденному требованию парламентов, созвались Генеральные штаты; образовалось Учредительное собрание и явилось перед лицом престола, гордого своим древним владычеством и расположенного разве только выслушать какие-нибудь жалобы. Но вот это собрание прониклось сознанием своих прав, сказало себе, что оно есть нация, и дерзко заявило это изумленному правительству. Угрожаемое аристократией, двором и целой армией, не предвидя еще народных восстаний, оно объявило себя неприкосновенным и запретило власти дотрагиваться до него; убежденное в своих правах, оно обратилось к врагам, в своих правах совсем не убежденным, и простым изъявлением своей воли получило перевес над владычеством многих веков и над тридцатитысячной армией. В этом вся Великая Французская революция, или, пожалуй, первое ее действие, вполне справедливое, геройское, ибо никогда ни одна нация не действовала с большим правом и не подвергалась большим опасностям.

Победив власть, надо было воссоздать ее на справедливых и благоприличных основаниях. Но при виде общественной лестницы, на вершине которой всего в изобилии – и власти, и почестей, и богатства, тогда как на нижних ее ступенях во всем недостаток, даже в насущном хлебе, в мыслях собрания происходит страшная реакция: оно решает всё уравнять. Оно предполагает, что масса граждан, приведенная к совершенному равенству, будет изъявлять свою волю, на короля же будет возложено исключительно исполнение этой воли.