История Французской революции. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 88

Я знаю, что можно вообразить, будто легко всё сделать и всё сдержать посредством крайних мер, но если будет применена сила, чтобы принудить собрание к уступкам, если террор распространится в Париже, а раздор и страх – в окрестностях его, вся Франция воспрянет с негодованием и, терзая сама себя ужасами междоусобной войны, обнаружит мрачную энергию, мать добродетелей и злодеяний, которая всегда бывает пагубна для тех, кто ее вызвал.

Благо государства и благо Вашего Величества тесно связаны между собою; никакая сила не в состоянии их разделить: жестокие страдания и верные несчастия окружат Ваш престол, если Вы сами не установите его на основах конституции и не утвердите его в мире.

Итак, настроение умов, течение событий, политические соображения, интересы Вашего Величества вменяют Вам в необходимость присоединиться к Законодательному собранию и отозваться на желание народа, то есть вменяют в необходимость то, что принципы представляют обязанностью. Но природная доброта любящего народа готова найти в этом повод к благодарности. Вас жестоко обманывали, государь, внушая вам отдаление или недоверие к этому народу, который так легко тронуть. Беспрестанно возбуждая в Вас тревожные чувства, Вас самого склонили к образу действий, способному внушать народу беспокойство. Пусть он увидит, что Вы решились ввести в силу конституцию, на которую он возложил все свои надежды, – и Вы скоро сделаетесь предметом его благодарений.

Поведение священников во многих местах, предлоги, извлекаемые недовольными из фанатизма, заставили собрание издать против возмутителей разумный закон: пусть Ваше Величество утвердит его – он требуется общественным спокойствием и самой безопасностью священников. Если закон этот не будет введен в силу, департаменты окажутся перед необходимостью заменить его, как это делается везде, насильственными мерами.

Покушения наших врагов, волнение, обнаружившееся в столице, крайнее беспокойство, возбужденное поведением Вашей гвардии и еще поддерживаемое заявлениями благоволения, которые окружающие Вас заставили Ваше Величество дать ей в прокламации, положение Парижа, его близость к границам – всё это сделало ощутительной потребность лагеря, разумность и безотлагательность которого бросаются в глаза всем здравомыслящим людям. Декрет о том тоже ожидает утверждения Вашего Величества: зачем же проволочками обнаруживать сожаление, тогда как скорость решения заслужила бы признательность?

Покушения против этой меры Главного штаба Парижской национальной гвардии уже подали повод к подозрению, что он действовал по внушениям свыше; декламаторство некоторых крайних демагогов уже вызывает подозрение, что они состоят в сношениях с лицами, заинтересованными в низвержении конституции; уже общественное мнение чернит намерения Вашего Величества; еще небольшое замедление, и опечаленный народ вообразит, что имеет в своем короле друга и соумышленника заговорщиков! Боже праведный! Неужели ты поразил слепотой все власти земли, и ужели они никогда не будут получать иных советов, кроме влекущих их к погибели!

Я знаю, что строгая речь истины редко допускается к престолу; я знаю также, что именно потому, что она почти никогда не раздается, революции делаются необходимыми; и еще я знаю, что обязан говорить правду Вашему Величеству, не только как гражданин, покорный законам, но и как министр. И я не знаю ничего, что могло бы помешать мне исполнить долг, ясно осознанный моей совестью.

В этом же духе я возобновлю мои представления Вашему Величеству касательно обязательности и пользы исполнения закона, предписывающего иметь в совете секретаря. Одно существование закона так красноречиво, что исполнение, казалось бы, должно последовать безотлагательно; но следует использовать все средства для сохранения нужного веса, мудрости, зрелости в прениях, а ответственным министрам необходимо средство доказать свои мнения: если бы это средство имелось, я бы в настоящую минуту не обращался письменно к Вашему Величеству.

Жизнь – ничто для человека, ставящего долг выше всего; но после счастья исполнения его единственное благо, которым он еще дорожит, есть сознание, что он его исполнил добросовестно, а для государственного человека это даже обязательно.

Париж, 10 июня 1792 года.

Ролан».

Король выслушал это чтение с крайним терпением и, выходя, сказал, что уведомит о своих намерениях.

Дюмурье был призван во дворец. Король и королева приняли его вместе.

– Должны ли мы, – сказали они, – долее переносить дерзость этих трех министров?

– Нет, – ответил Дюмурье.

– Беретесь ли вы избавить нас от них?

– Да, государь, – ответил смелый министр, – но чтобы дело удалось, нужно, чтобы ваше величество согласились на одно условие. Я уже потерял свою популярность, я потеряю ее еще более, удалив трех своих товарищей, вождей могущественной партии. Есть одно только средство убедить публику, что они сменены не в наказание за их патриотизм.

– Какое средство? – спросил король.

– Утвердить оба декрета, – ответил Дюмурье.

И он повторил всё то, что по этому поводу говорил в совете. Королева воскликнула, что это условие слишком тяжелое, но Дюмурье старался растолковать ей, что эти двадцать тысяч человек вовсе не страшны, что декрет не указывает места для лагеря, что их можно, например, послать в Суассон, там занять их военными упражнениями, а потом, по мере того как будет возникать в том надобность, отправлять их в армии.

– Но для этого, – сказал король, – нужно, чтобы вы были военным министром.

– Несмотря на ответственность, я согласен, – ответил Дюмурье, – но необходимо, чтобы ваше величество утвердили декрет против священников; я могу служить вам только этой ценой. Этот декрет не только не повредит духовным лицам, а напротив, спасет их от народной ярости. Вашему величеству следовало не пропускать первого декрета Учредительного собрания, предписывавшего присягу, а теперь вы уже не можете отступить.

– Я был тогда неправ, – воскликнул Людовик XVI, – это не причина повторять ошибку.

Королева, не разделявшая религиозных колебаний мужа, встала на сторону Дюмурье, и король на минуту казался готовым согласиться.

Дюмурье указал ему на то, каких министров назначить на место Сервана, Клавьера и Ролана. Это были Мурго для внутренних дел и Больё для финансов. Военный портфель вверялся ему, Дюмурье, который временно должен был возглавлять два министерства, пока не нашелся бы человек, годившийся в министры иностранных дел.

Тотчас же об этом был отдан приказ, и 13 июня Серван, Клавьер и Ролан получили официальную отставку. Ролан, обладавший всей нужной силой, чтобы исполнить то, что задумывал смелый ум его жены, тотчас же отправился в собрание и прочел свое письмо королю. Это был, конечно, шаг позволительный при открытых, уже неприятельских действиях, но, дав слово королю не разглашать письма, нечестно было читать его публично.

Собрание приняло это чтение с живейшими рукоплесканиями, приказало отпечатать его и разослать всем восьмидесяти трем департаментам; наконец, объявило, что за опальными министрами последует доверие нации. В эту-то самую минуту Дюмурье, не смущаясь, дерзнул появиться на кафедре с новым титулом военного министра. Он на скорую руку приготовил отчет о состоянии армии, об ошибках, сделанных администрацией и собранием. Он не пощадил тех, кто заведомо был расположен принять его как нельзя хуже.