Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991 - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Гончарова cтр.№ 92

Раньше я не могла понять, как это люди кончают самоубийством, я просто не понимала этих людей. Теперь понимаю. Понимаю, что даже из-за любви можно кончить жизнь.

Ну, пока кончаю, может быть, еще придется сегодня писать, а может, нет. Тогда до Москвы…

Уже настает вечер. Уложила корзину.

Настроение аховое. Так не хочется уезжать… Давеча пошла к Зое, а она, оказывается, с Полей в Шаховку ушла. Значит, вечерок отпадает. Если я не ошиблась, то Коля тоже уехал. Самочувствие мое такое же, что было и в тот отъезд, летом. Пожалуй, за одну сегодняшнюю ночь похудею больше, чем за три недели. Эх, тоска зеленая… Напоследок напишу еще одно наблюдение. В деревне очень много комичного. Здесь комизм на каждом шагу. Например: стою давеча на дорожке, идет старик Давыдов, заходит в избы, вглядывается, потом подходит ко мне и спрашивает: «Не у вас моя Марфу– та?» – «Нет», – говорю. Это его жена, ушла куда-то, а он ее искать вздумал. Походил, походил по деревне, да ни с чем и ушел домой. Это было очень смешно. Потом эта история с Колосковыми часами. Я не помню, писала я об этом или нет, напишу еще. Как-то утром Давыдов спросил у Колоска время и поставил свои часы так, как ему сказал Колосок, было, кажется, часов 8 утра. Потом вечером стали убирать скотину, и у Давыдова с Колоском (они соседи) что-то вышел разговор насчет времени. Давыдов говорит, 3 часа, а Колосок говорит, нет, 4 часа. Спорили, спорили, пошли к Колоску смотреть часы. Верно, 4 часа. Давыдов и говорит: «Так ведь я же по твоим часам ставил свои утром?» Колосок объяснил это тем, что он накануне чистил свои часы и перетирал их керосином, поэтому они теперь и бегут так быстро. Я во время этого разговора стояла на дороге и отчаянно хохотала над тем, что часы от чистки керосином быстрее пошли. А старики на этом и спор покончили. Ну кто ж виноват, что часы имеют способность после чистки керосина бежать быстрее, чем надо. Вероятно, просто утром Колосок сказал неправильно Давыдову время, не разобрал впотьмах, а потом такую историю развели. В общем, здесь что ни история, то смеху не оберешься.

Уже совсем вечер. Пойти не к кому. Зоя с Полей ушли, а Таиса просватана, так что вроде неудобно к ней. Невеста ведь теперь, как к ней пойдешь. Ребята болтаются по улице, но что они мне? Надоели что-то. Бабушка собирает поклажу. Я играла с дедом в шашки. Двигала механически шашки, в голове пустота, а в груди ноющая боль. Место, что ль, здесь липкое, когда ни уезжаешь, никак не оторвешься. Главное, конечно, то, что приходится уезжать, не попрощавшись с кем надо. В этом вся соль. Эх, да что ж я, в самом деле, с ума схожу? Или на этой деревне и свет клином сошелся? Надо кончать эту тоску. Болит сердце, ну и пусть. Больше будет болеть, меньше биться. Себя я только извела. Заявлюсь завтра в Москву страшнее смерти, и будет мне встряска.

Нет у меня воли, нет характера, не умею держать себя. Кто– то сказал, что кто глубоко страдает, то хорошо, тот и счастлив бывает. А я вот страдаю много, а счастье… Бывают минуты…

Надо кончать. Корзину надо завязывать. Итак, уезжаю и уезжаю. Быстро прошли три недели. Отдохнуть как следует не отдохнула, только измоталась больше. А впереди работа и ничего светлого.

Ну хватит. Прощай, деревенский дневник! Писала много, всю душу выкладывала. Прощай, жизнь деревенская и любовь!

15 января, среда

Итак, я снова в Москве. Будто и не было этих трех недель. На душе жуткое спокойствие, чтобы слишком не расстраиваться, стараюсь все время петь.

Вечерок вчера был, но такой бузовый, что не стоило бы и ходить. Все лежневские ребята, и большие, и маленькие, смотались в какую-то деревню. Остались одни девки. Без ребят скучно, решили идти в Вепрево. Но с полдороги вернулись. Стали устраивать вечерок. Потом опять решили уйти – в Дмитровку. Только из избы вышли, глядь, идут два парня, один с балалайкой. Оба они с участка. Девки на попятную, балалайка есть, танцевать можно. Принесший балалайку, Егор, был мне знаком. Он ухажер Ольги, одной дивчины, которая жила тем летом в Лежневе. С ней мы много бузотерили тогда. С ней же провела я тогда и последний вечер в деревне. Слышу, девки шепчутся насчет Егора, удивляются, как это он решился прийти на вечерок. Действительно, раньше он и не заглядывал к нам. Вдруг заявляется Ольга. Ясно стало, почему и Егор здесь. Я страшно обрадовалась Ольге. Уселись рядом, давай вспоминать, как гуляли, она с Егором, я с Колей. Мы так четверо и гуляли тогда. Вспомнили, как сидели в саду у бабы Арины – я, Оля и Коля, как потом чуть на ребят не налетели. Потом как в саду у Коли яблоки собирали. В общем, нам с ней было чего вспомнить. И как она подгадала приехать в Лежнево (она живет в Вязьме) в самый день моего отъезда? Сидя рядом с ней, я поддалась сладкому чувству воспоминаний. В тот мой отъезд мы были с ней и теперь очутились вместе. Так же, как и тогда, с ней был Егор, но со мной уже не было Коли. Он в это время был, наверное, на чужом вечерке.

Часов в 11 я попрощалась с девчатами и ушла с вечерка. Было страшно тоскливо. Ольга только разбередила мое чувство.

Между прочим, она с десяти лет гуляет с Егором. Это она мне еще тем летом говорила. Вот это здорово! Сейчас ей, наверное, лет 16. Маленькая она, толстенькая, но, в общем, славная.

На поезд мы чуть не опоздали. Приехали за несколько минут до отхода поезда. Села в вагон, постояла у окна, пока знакомая и родная станция не скрылась из виду. Села на скамью. Знакомое спокойствие, которое, пожалуй, хуже волнения, овладело мной. Мне было досадно, что я спокойна. Я нарочно травила себя, и мне это было приятно.

В Москве встретил отец. Москва сразу же не понравилась мне. Грязный снег, грязные дома, дымное небо и совершенно голые деревья, в то время как в деревне, когда я уезжала, деревья гнулись от инея. И как там красиво было! Снег всюду белый-белый, деревья в густом инее, так что сучья ломились, а ветки прямо так и сыпались. Небо, хотя и облачное, но чистое, туман приятный, а здесь туман будто грязная кисея висит. В общем, в отношении красоты деревню с городом и сравнивать нельзя.

Сейчас первый час дня. Я, как приехала, принялась за дела. Устроила себе баню, сходила в парикмахерскую, погладила и теперь решила окончить эту тетрадь.

Москва отвратительна. С ужасом чувствую, что тяга к деревне останется у меня на всю жизнь. Что мне делать? Бороться с собой или дать волю чувству и добиваться во что бы то ни стало жизни в деревне? Не знаю, что делать, но я хочу жить в деревне. Хочу, и больше никаких. Мать не может понять: что мне нравится в деревне? Да и никто не понимает этого. Между прочим, мать давеча подъехала с таким вопросом: «А как малый Антонов, все такой же?» Я притворилась непонимающей и ответила, что ни к чему мне было заметить это. Вероятно, она видела, как я на Успение с самого конца дня болталась с ним по деревне.

Что мне теперь делать, за что приниматься? Готовиться начать? Не хочется. Но между тем безумно хочу попасть в вуз. Ведь тогда бы лето было свободное, зимой тоже свободы много. Прямо счастье было бы.

Пугают меня мои года. Ведь через неделю мне исполнится 19 лет. Это так много, что я в ужас прихожу.