Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г. - читать онлайн книгу. Автор: Василий Маклаков cтр.№ 43

У всего есть оборотная сторона. Ст. 87 давала правительству большие права в ущерб будущей Думы. Но когда, использовавши это право, правительство Думу собрало, оно могло или, как с военно-полевыми судами, само от некоторых временных мер отказаться и дать им упасть, или мириться с тем, что их обсуждение будет протекать в особых условиях. Если Дума внесенному закону сочувствовала, она могла с рассмотрением его не торопиться; он все равно уже действовал. Так было с законом 5 октября 1906 года о крестьянском равноправии, который не был рассмотрен до 1916 года. Более того. Если у нее могло быть опасение, что Гос. совет его может отвергнуть, Думе было выгоднее совсем его не рассматривать. Государственный совет приведен был бы этим к бессилию. Он закона бы и не увидал и лишить его силы не смог бы. В этом было правовое преимущество Думы над 2-й палатой, на что я указывал в своей книге «Власть и общественность» (т. III, с. 593). Это не все. Дума могла использовать особенность подобных законов, чтобы навязать Гос. совету такие поправки, на которые в обычных условиях он мог не пойти. Если он поправок Думы не принимал, он рисковал, что Дума отвергнет весь закон и тогда уже осуществленная мера падет. В 1916 году Дума по моему докладу рассматривала закон 5 октября 1906 года о крестьянском равноправии, который десять лет уже действовал; понимая, что правительство не согласится на падение такого закона по несогласию с его улучшениями, я вводил в него много поправок, которые Гос. совету пришлось бы принять, чтобы не взять уже на себя ответственность за провал всей принятой меры. Конечно, был предел такому давлению. Приведу пример. При рассмотрении этого закона кадетами была внесена поправка о распространении равноправия и на евреев; я, как докладчик, против нее возражал, и она была Думой отвергнута. Это был совершенно новый, не сословный вопрос, и нельзя было рисковать в интересах самих же евреев, чтобы из-за них были бы отняты те права у крестьян, которыми они уже десять лет пользовались.

Но эти преимущества, которые Дума имела, обратились бы против нее, если осуществленная мера была бы приемлема для нее только при известных поправках, т. е. если бы без этих поправок, по ее мнению, было бы предпочтительно все оставить по-старому. Если Дума примет закон со своими поправками, она свое преимущество этим теряет; стоит тогда уже Государственному совету его не рассматривать, и мера в прежней редакции, без принятых Думой поправок, будет оставаться в силе столько времени, сколько уже 2-й палате будет угодно. И потому в этом случае у Думы оставался один только исход: отвергнуть самый переход к постатейному чтению и этим сразу весь закон уничтожить. Пускай правительство вновь вносит его со своими поправками уже в общем порядке.

Это необходимо иметь в виду, чтобы оценить отношение Думы к этим законам.

По 87-й ст. было проведено за междудумье много законов; громадная часть их действительно удовлетворяла желания населения. Как придирчиво Дума к ним ни относилась, когда 20 апреля все такие законы оказались внесенными и фракции стали выискивать, которые из них можно сразу отвергнуть, таких нашлось только четыре. Они и были рассмотрены в заседании 21, 22 мая, отвергнуты, и принятые раньше меры действие свое прекратили. Об отвержении двух таких мер специально упомянул Манифест; Дума, сказано в нем, «не остановилась даже перед отклонением законов, каравших открытое восхваление преступлений и сугубо наказывавших сеятелей смуты в войсках». Такое изложение фактов совершенно несправедливо.

Эти отвергнутые Думой законы не относились к тем, которые предназначались Столыпиным для удовлетворения потребностей «населения». Ни одна группа населения в них заинтересована не была. Их характер другой. Они удовлетворяли только «потребностям власти». Но власть по собственной вине придала этим законам такую негодную форму, что Дума имела полное право за нею не следовать.

Возьмем законопроект о «восхвалении преступлений». Ответственность за «восхваление» преступлений была давно установлена ст. 133 Уголовного уложения, которое правительство в силу еще не ввело, хотя соседняя ст. 132 была введена. Это доказывало, что правительство в 133-й статье не очень нуждалось. Но 24 декабря 1906 года, по 87-й ст., ее ввели в измененной редакции, причем эта новая ее редакция, между другими недостатками, приводила к абсурду; восхваление преступлений по ней могло бы караться строже, чем само преступление. Это 18 мая наглядно показал Кузьмин-Караваев. Он привел курьезный пример. «Лицо, которое в деревне занимается прививанием оспы без разрешения, подвергается максимальному наказанию в 3 руб. штрафа; газетный же корреспондент, который его за это похвалит, по новому закону может быть посажен в тюрьму на 8 месяцев». В заседании 20 мая сам Щегловитов признал, что это возражение он считает «весьма обоснованным и веским»; он находил, что «в новом законе следует для аналогичных случаев включить соответствующую оговорку». В нормальных условиях такой поправки было бы, конечно, достаточно. Но докладчик Пергамент ему справедливо ответил, что при 87-й статье это значило бы закрепить на неопределенное время ту меру, которую само правительство считает несправедливой. Стоило Гос. совету замедлить ее обсуждение, и мера продолжала бы действовать в прежнем виде уже при попустительстве Думы. Чтобы проводить подобные меры в таком экстраординарном порядке, по крайней мере, нужно было таких дефектов в редакции их не допускать; а если они оказались, не обвинять Думу за то, будто она разрешила «восхваление преступлений». От 2-й Думы нельзя было ни требовать, ни ожидать, чтобы она стала существовавшее положение еще ухудшать.

Возьму второй пример Манифеста: отклонение закона, «сугубо наказывавшего сеятелей смуты в войсках». Этот закон, изданный 18 августа 1905 года, был отклонен 22 мая по докладу Кузьмина-Караваева. Отмечу мимоходом, что в защиту принципиального усиления наказаний за эти преступления сказал тогда превосходную речь В.В. Шульгин. Сам докладчик возражал не против усиления карательной санкции, а только против проектированной этим законом передачи, одновременно с этим, всех таких преступлений военным судам. Одобрение этого закона означало бы, что впредь все законы, карающие за эти преступления, как в отношении процессуальном, так и в материальном, в силу ст. 96, 97 Осн. законов, были бы изъяты из компетенции Думы. Как могла бы Дума согласиться на такое умаление? Военный прокурор защищал закон только тем, что и военный суд есть все-таки «суд» и что изъятие дел от гражданских судов «не есть принципиальное недоверие к ним». Представитель министра юстиции признавал недостатки закона, но объяснял, что именно эти недостатки причина того, что закон был издан не как закон постоянный, а только как «временная мера». Этого его «заявления» было достаточно, чтобы Дума имела моральное право закона вовсе не принимать. Утверждение, будто закон этот временный потому, что срок действия его не означен, есть только фраза; временность меры, изданной по 87-й статье, заключается в том, что Дума при внесении его может отвергнуть. Если же она его утвердит, хотя бы с поправками, эту возможность она навсегда потеряет. Такой ответственности в данном случае она на себя взять не могла. И притом правительству этого не было нужно. По ст. 17 Положения об охране, всякое преступление и без того может быть передано «военным судам». С правовой точки зрения мы эту статью осуждали, но правительство неуклонно ей пользовалось. Потому оно могло и без содействия Думы своей цели достигнуть этим путем. И по какой бы причине правительство этого ни просмотрело, обвинять Думу в нежелании «бороться с сеянием смуты в войсках» права оно не имело.