Тобой расцвеченная жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Бергер cтр.№ 7

Та лупит по одеялу с такой яростной силой, что я вмиг понимаю, как могу воспользоваться таким рычагом давления и потому произношу:

—Давайте договоримся: я стану читать вам местные газеты, а вы в свою очередь перестанете кидаться в меня посудой и отказываться от еды перестанете тоже. Согласны? Да или нет?

В комнате повисает тяжелая, наполненная напряженной сосредоточенностью тишина, а потом фрау Штайн ударяет по одеялу ровно один раз.

Глава 3

Патрик возвращается около шести и, как мне кажется, ожидает от меня очередных жалоб на счет своей матери и последующего за ними бегства — не тут-то было: я встречаю его улыбкой триумфатора и вопросом о том, как прошел его день.

Он выглядит озадаченным… слегка смущенным… и самую капельку встревоженным.

—Да ничего так… прошел,— отвечает он мне, отводя глаза в сторону. Я вдруг пугаюсь: он ведь не узнал меня, правда? А потом улавливаю запах алкоголя в его дыхании и с облегчением выдыхаю… Нет, не узнал — просто пропустил стаканчик и стыдится этого.— А как вы с мамой, поладили?

Я живо припоминаю стакан, запущенный мне в голову, но решаю умолчать об этом.

—У вас, герр Штайн, мировая мама,— отвечаю я своему работодателю.— Думаю, мы с ней полюбили друг друга буквально с первого взгляда…

Мужчина вскидывает на меня недоуменный взгляд: должно быть, считает, что ослышался, а потому решает уточнить:

—Вы с ней полюбили друг друга?— голос почти испуганный.— Вы уверены, что говорите о моей матери?

Я улыбаюсь и приподнимаю брови: мол, о чем вы, право слово, ваша мать — святая женщина. Знаю, что переигрываю, но удержаться не могу… Мне нравится наблюдать Патриково удивление.

—Дело в том,— решает объяснить он свое недоумение,— что мама… как бы это помягче сказать, не тот человек, в связке с именем которого обычно употребляют слово «любовь», вы понимаете, о чем я, не так ли?

—Не беспокойтесь: я кое-что слышала о вашей матери…— Сама понимаю, что мои слова звучат довольно многозначительно, но Патрик лишь тянет странным голосом:

—Ясно.— Должно быть, ничего не понимает, но вида не подает… А потом все же уточняет: — В таком случае выходит… завтра вы снова к нам вернетесь? Ну то есть не к нам, конечно, а к маме,— поправляется он поспешно, удивительно быстро краснея для такого взрослого мужчины, как он. И я почему-то тоже неожиданно смущаюсь…

—Да, я вернусь завтра. Прощайте!— и спешу выскочить за дверь.

Снова все эти странные симптомы: ускоренное сердцебиение, вспотевшие подмышки и горящие кончики ушей. Да, я снова встретилась с Патриком, да, я целый день проработала укротительницей тигров, ну то есть укротительницей одной-единственной немощной тигрицы, но… Но к чему все ЭТО? К чему мне эти подрагивающие кончики пальцев? Смотрю на свои поднятые кверху ладони и вспоминаю, как девять лет назад меня в спешном порядке отправили в Штутгарт в детский дом, и как Патрик единственный раз навестил меня там… Это был неблизкий для него путь, и он совершил его ради меня. Я ему тогда много жаловалась: на невкусную пищу, на отсутствие друзей, на злобных воспитателей… На самом деле все было не так уж плохо, как я описывала, но мне хотелось, чтобы он понял, как мне плохо вдали от Виндсбаха и… от него. Я хотела вызвать у него чувство вины! И, думаю, тем самым только отвадила его от визитов ко мне: кто добровольно захочет брать на свою душу такую непосильную ношу, как одинокий и отчаявшийся ребенок? Уходил он от меня шаркающей походкой — я тогда загрузила его по полной.

После он слал мне краткие весточки в виде открыток, которые тоже сошли на нет, когда меня отправили в первую приемную семью…

Он, может, и забыл обо мне, вот только я никогда не забывала о нем…

—Ева,— окликает меня голос Патрика, и я понимаю, что так и стою, держась за створку калитки.— Вы на машине? Вас подвезти до дому?

Я оборачиваюсь и смотрю в его шоколадно-янтарные глаза, излучающие заботу, и вдруг… хочу расплакаться. Хочу броситься к нему на грудь и уткнуться носом в его футболку с изображением африканского жирафа. Хочу снова почувствовать себя маленькой девочкой… слабой и нуждающейся в защите…

—Нет, машины у меня нет,— отвечаю я только, стискивая пальцы в кулак.

—Тогда я вас подвезу,— Патрик захлопывает дверь и направляется ко мне.

И меня охватывает неожиданная паника: мне кажется, приблизившись ко мне, он прочитает все мои мысли по лицу, как в открытой книге.

—Надеюсь, не на катафалке?— задаю я первый, пришедший мне в голову вопрос.

Мужчина беззлобно фыркает, почти как его кот Марио.

—Нет, не на катафалке,— отвечает он мне с улыбкой.— У меня есть и другая машина… Но вы не первая, кто задает мне подобный вопрос? Пойдемте, она стоит в гараже.

Патрик обходит дом слева и поднимает гаражную дверь, за которой меня встречает старенькая, видавшая виды «тайота аурис» — если память мне не изменяет, именно на ней мы ездили в зоопарк девять лет назад.

—Какой необычный цвет,— произношу я с ностальгической ноткой в голосе, и Патрик бросает на меня быстрый взгляд. У автомобиля, действительно, необычный бирюзово-голубоватый оттенок морской волны — он мне еще в детстве очень нравился, и я в шутку называла его «Патриковой субмариной».— В чем дело,— как можно более беззаботно осведомляюсь я,— у вас такое лицо, словно вы призрака увидели?

Наверное, меня выдали интонации голоса — надо быть осторожнее.

—Да нет, ничего такого… простите,— пожимает он плечами, распахивая переднюю дверцу.— Просто ваши слова напомнили мне кое о ком… Ерунда, не берите в голову.

Он ныряет в салон автомобиля, и я пару секунд натужно дышу, чтобы привести себя в норму. Будь осторожнее, Ева, будь осторожнее! Наконец я тоже занимаю переднее пассажирское место и стараюсь не смотреть на водителя даже краем глаза. Боюсь… Боюсь, что снова выдам себя хоть чем-то! Это недопустимо.

Патрик выруливает из гаража и спрашивает мой адрес — я называю.

—Вы давно в нашем городе?— снова любопытствует он, скорее из вежливости, нежели, действительно, интересуясь этим.— Мне кажется, я никогда вас прежде не видел.

—Не видели,— пожимаю плечами.— Я лишь полгода, как поселилась в Виндсбахе.

—Ясно.— Причинами переезда он не интересуется… к счастью, и мы какое-то время едем молча. Но наше молчание — это неуютная неловкость чужих людей, атмосферным давлением придавливающая меня к автомобильному креслу, и потому я спешу прервать ее вопросом:

—А ваша профессия, Патрик, почему вы ее выбрали? Неужели с детства мечтали водить похоронный катафалк?

Патрик улыбается, не отводя взгляд от дороги, и мне начинает казаться, что ответа мне так и не дождаться, но тут он произносит:

—Да какая ж это профессия… так, жизненная необходимость.— Потом кидает на меня быстрый взгляд: — Вам не понять — вы еще так молоды.— И снова после секундного молчания: — Когда-то я мечтал стать юристом, даже учился в университете…