Пленницы судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Анисимов cтр.№ 81

Имение Графская Славянка под Петербургом Юлия унаследовала от Скавронских, и архитектор А. П. Брюллов возвел для нее чертог с великолепным интерьером и садом. Петербургский свет частенько собирался здесь на балы и музыкальные вечера. Гостей встречала графиня Самойлова — прелестная, щедрая и изысканная хозяйка. В те времена празднества в частных домах не уступали в пышности придворным балам и маскарадам, но превосходили их свободой, отсутствием придворных условностей, сковывавших гостей. Особенно славились маскарады в Графской Славянке: дамы в масках интриговали кавалеров, и разгадать, какая из этих масок — сама хозяйка, было непросто. Чтобы их не узнали, дамы прибегали к разным ухищрениям: меняли походку, подкладывали в платья вату, говорили, держа во рту орех... У Самойловой начался бурный роман с графом Сен-При, гусаром, известным повесой, гулякой и остроумнейшим карикатуристом. Альбом карикатур Сен-При считался настоящей ценностью — в нем не было пощады никому, разве только государю. Не раз эти карикатуры становились поводом для вызова художника на дуэль. Он без ума влюбился в Самойлову, но тут его шалости окончательно вывели начальство из себя — Сен-При исключили из гвардии и выслали за границу. Приехав в Рим, он якобы узнал об изменах своей возлюбленной и покончил с собой. Впрочем, Пушкин считал, что причина самоубийства в другом: он договорился с одним англичанином, который обещал заплатить все долги Сен-При, если тот застрелится на его глазах. Так француз и сделал. Истинно романтическая, «аглинская» смерть...

Веселые вечера в Графской Славянке, которые казались в чинном Петербурге родом вакханалий и сатурналий, вызывали раздражение властей. Вообще к этому времени у Самойловой, которая вела жизнь «по велению сердца», уже сложилась не очень лестная репутация. Вечера в Графской Славянке породили легенду: будто бы император Николай I, недовольный тем, что Графская Славянка Самойловой «оттягивала» гостей от Царского Села, через посланца предложил Юлии продать имение в казну. В сущности, такое предложение означало высочайший приказ, не подлежащий обсуждению. Однако Юлия Павловна дерзко отвечала посланнику: «Скажите государю, что ездили не в Славянку, а к графине Самойловой, и где бы она ни была, станут ездить к ней».

И хотя все с продажей Славянки было несколько иначе (см. далее), царь все-таки «выдавил» Юлию из Славянки. Она переехала в Петербург, где зажила открытым домом. Весной и летом, в блестящем окружении кавалеров и дам, она отправлялась на Стрелку Елагина острова, любоваться закатом у Финского залива и слушать пение соловьев в окрестных рощах. Увлечение это привилось в свете, и вскоре поездки знати «на Острова» вошли в моду. «Елагинские гуляния» в живительной тени деревьев и близости вод были истинным отдохновением и для других, менее знатных петербуржцев, страдавших в зловонной духоте летнего города. Так, графиня Самойлова стала родоначальницей славной петербургской традиции, которая сохраняется и по сей день.

Впрочем, Юлия Павловна ездила на острова недолго — в 1832 году она отправилась в Италию, в Рим, Милан, где у нее начался бурный, истинно романтический роман со знаменитым художником Карлом Брюлловым. К моменту знакомства с Самойловой его, модного художника, снедали жестокие угрызения совести — только что утопилась влюбленная в него, но отвергнутая итальянская девица. Явление блестящей Юлии Павловны изменило жизнь Брюллова, как и... судьбы русского искусства. Чтобы это понять, достаточно лишь только остановиться у знаменитых картин Брюллова, включая знаменитое полотно «Гибель Помпеи» в Русском музее. Мимо красавицы, что в ужасе простирает руки в левой части полотна, пройти равнодушно нельзя — все это она! она! истинная богиня, написанная кистью любви... Гоголь, глядя на эту женщину, написал в статье об этой картине: «Женщина его блещет, но она не женщина Рафаэля, с тонкими, незаметными, ангельскими чертами. Она женщина страстная, сверкающая, южная, италианская во всей красоте полудня, мощная, крепкая, пылающая всей роскошью страсти, всем могуществом красоты — прекрасная как женщина». Глядя на эти картины, понимаешь, почему биограф писал о Брюллове, что художник «питал к ней чувства более нежные, чем дружба»... Не менее, а даже более выдающимся стал портрет «Графини Самойловой с воспитанницей Джованной Пачини и арабчонком». Сила живописи влюбленного Брюллова была такова, что итальянские любители искусства сгоряча стали сравнивать Брюллова с Ван Дейком и Рубенсом...

Роман блистательной вакханки и экстравагантного художника тянулся довольно долго, — может быть, благодаря полной свободе, которую они предоставили друг другу в промежутках бурной совместной жизни, наполненной путешествиями и гульбой. Переписка их сердечна, хотя и вполне тривиальна: «Мой друг Бришка, — писала она.— Люблю тебя более чем изъяснить умею, обнимаю тебя и до гроба буду душевно тебе привержена». По поводу гроба — это преувеличение: никому, кроме своего каприза, Самойлова не была верна. Но и этот роман подошел к своему концу. Так получилось, что Брюллова отозвали в Россию вслед за отправленной еще ранее картиной «Гибель Помпеи», которая потрясала всех. Но по возвращении в Россию у Брюллова начались неприятности. Вообще Юлия приносила несчастье своим возлюбленным — многие из них плохо кончали. Один из приятелей предупреждал Брюллова: «Бойся ее, Карл! Эта женщина не похожа на других. Она меняет не только привязанности, но и дворцы, в которых живет. Не имея своих детей, она объявляет своими чужих. Но я согласен, и согласитесь вы, что от нее можно сойти с ума». И действительно. Что-то не заладилось в жизни Брюллова. Для начала он потерпел катастрофу в семейной жизни. Сразу же после свадьбы ему изменила жена, красавица и пианистка Эмилия Тимм. Пришлось разводиться с ней, причем с большим скандалом. Тогда же начались творческие неудачи: Великий Карл, так его звали льстецы, не вписался в художественный конвой русского императорского двора, как-то неуважительно разговаривал с членами царской семьи, тянул с заказанным портретом Николая I, а главное — его как будто постигла творческая немощь. Он замахнулся написать картину на русскую тему, которая бы превзошла масштабами и славой «Гибель Помпеи». Многим было видно с самого начала, что это творческая неудача великого художника. Новой сенсации не получилось: работа над задуманной патриотической картиной «Оборона Пскова» шла вяло, конца ей не было видно, художник хандрил, отвлекался на портреты под заказ. Но в этот тяжелый период жизни Брюллова Юлия Самойлова показала себя одним из его преданнейших друзей. Она писала, что «никто в мире не восхищается тобою и не любит тебя так, как твоя верная подруга», что всегда боготворит его как одного из «величайших, когда-либо существовавших гениев».

Юлия возвращалась в Россию несколько раз: в 1839 году, когда получала наследство дедушки Литты, потом в начале 1840-х годов, когда вдруг задумала воссоединиться с мужем, который и сам был не прочь продолжить столь нелепо прерванный брак — обворожительная Юлия, как и в молодости, сияла красотой. Но затея с восстановлением супружества провалилась — этому воспрепятствовала судьба: в 1842 году граф Самойлов внезапно умер. В те дни Юлия писала, что «в Петербурге никто не поверит, как мне грустно». И правильно делали, что не верили! Современник видел, как Юлия Павловна, наплакавшись, катала вокруг стола на шлейфе своего траурного платья детишек приятелей и громко хохотала вместе с ними... Как раз в начале 1840-х годов в Петербурге Брюллов пишет свой знаменитый «Парадный портрет графини Юлии Павловны Самойловой с приемной дочерью Амацилией Пачини» — один из своих шедевров, в которых он с любовью, вспыхнувшей как и в Италии, прежде, воспел ослепительную, теплую красоту Юлии. Она застигнута художником в тот момент, когда вместе с девочкой поспешно покидает пышущую жаром, светом и музыкой бальную залу. Картина осталась неоконченной — Юлия, так же поспешно, как и на картине, покинула Петербург.