Пленницы судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Анисимов cтр.№ 84

Это была встреча двух миров: «В небольшом, тщательно избранном кругу обычных четвергов дипломаты и государственные деятели, светские красавицы и изощренные царедворцы встречались со скромными, дичащимися, ни в какой гостиной не показывавшимися учеными; русский писатель обменивался здесь речью с иностранным собратом, с путешественником, только что вернувшимся из какого-нибудь неведомого угла вселенной (может быть, имеется в виду упомянутый выше Миклухо-Маклай или другой экзотический гость салона — Семенов Тян-Шанский. — Е. А.), многообещающий художник внимал поучительной для него беседе патентованного специалиста со много видевшим любителем или меценатом искусства». И всем этим дирижировала великая княгиня. Сама она, говоря о пользе общения за пределами привычного и даже комфортного круга, писала: «Поверьте, нет такого тупого или невежественного человека, от которого нельзя бы было узнать чего-нибудь полезного, если хочешь дать себе труд поучиться». В итоге постепенно власть (невиданное в России дело!) привыкла обращаться к независимым от нее экспертам, специалистам, прислушиваться к их мнению. С конца 1850-х годов «четверги у фрейлины Львовой» стали называться «морганатическими вечерами», то есть вечерами, на которых члены императорской фамилии могли видеться с людьми, не представленными ко двору и не имеющими никакого права туда попасть. «С изумительным искусством умела она группировать гостей так, чтобы вызвать государя и царицу на внимание и на разговор с личностями, для них нередко чуждыми и против которых они были предубеждены; при этом все это делалось незаметно для не посвященных в тайны глаз и без утомления государя» (Оболенский). Частый гость ее салона, Юрий Самарин, как и другие, отмечал умение Елены Павловны «разговорить» стесняющегося собеседника, «выслушивать, проникаться каждою мыслью и потом передать ее выше в форме, приспособленной к пониманию той среды, в которой она жила». Так она стала своеобразным «медиумом» между либералами и той частью правящей элиты, которая понимала необходимость перемен, но не знала, как их осуществить.

Но Елена Павловна была не только гостеприимной и просвещенной хозяйкой салона, которая умеет слушать и не забывает о чае для спорщиков. Она шла своим путем и в 1856 году решила освободить от крепостной зависимости крестьян собственных имений. Один из видных членов салона в Михайловском дворце, а потом крупный реформатор, Н. А. Милютин написал для Елены Павловны проект освобождения ее крестьян имения Карловка, и в этом проекте было сказано главное: освобождение крестьян надо проводить с землей, за выкуп. Это предложение стало главной идеей освобождения крестьян в 1861 году. Неудивительно, что Елена Павловна одной из первых прочитала еще не опубликованный манифест 19 февраля 1861 года — уж к нему она имела непосредственное отношение.

Еще долго в Михайловском дворце сохранялись традиции и щедрых угощений, и роскошных балов, и музыкальных вечеров, где можно было увидеть Бисмарка и послушать скрипку Г. Венявского, виолончель К. Давыдова, игру на фортепиано Антона Рубинштейна или Гектора Берлиоза. Однако шли годы, таяло здоровье великой княгини, все чаще она уезжала лечиться на воды. Постепенно отошла она и от политики. Умерла Елена Павловна в 1873 году. Но ее вклад в реформы не был забыт: Александр II удостоил великую княгиню Елену Павловну медали «Деятелю реформ», которую она заслужила по праву...

«У меня не было ни одного из тех органов, которые необходимы для того, чтобы там наслаждаться и иметь успех, или приносить пользу», — так писала в 1880 году Анна Тютчева о времени, проведенном при императорском дворе.

Но поначалу все выглядело иначе: указ 1853 года о зачислении двадцатичетырехлетней Анны Федоровны Тютчевой во фрейлины супруги наследника престола Александра Николаевича (будущего Александра II), великой княгини Марии Александровны, был с восторгом встречен в семействе Ф. И. Тютчева. Знаменитый поэт и дипломат был беден, и его очень беспокоила судьба трех дочерей. Федор Иванович пытался пристроить ко двору одну из младших девочек — симпатичную Дарью, но цесаревна неожиданно выбрала немолодую (по тем временам) и некрасивую Анну. Сделано это было не без умысла — молодые и красивые фрейлины нередко оказывались в центре придворных интриг, излишне волнуя кровь мужчин Романовых, что приводило к жутким скандалам. Поэтому, писала Тютчева, «великая княгиня больше не хотела иметь около себя молодых девушек, получивших воспитание в петербургских учебных заведениях... меня выбрали как девушку благоразумную, серьезную и не особенно красивую».

По существу, с указа царя начался третий этап в жизни девушки. По происхождению Анна была наполовину немкой: родилась в 1829 году в Мюнхене, в семье Тютчева, служившего в русской дипломатической миссии при Баварском дворе, и графини Ботмер. До 18 лет Анна жила в Мюнхене, училась в католическом Королевском институте и смутно представляла себе далекую Россию. Но в 1847 году баварский период ее жизни резко сменился орловским: отец покинул службу, вернулся на родину и поселился в своем имении в Орловской губернии.

«Мой отъезд из Германии, — писала потом Тютчева, — навсегда оставил во мне грустное воспоминание. Меня так внезапно, как бы с корнем, вырвали из того мира, в котором протекло все мое детство, с которым меня связывали все мои привязанности, все впечатления, все привычки, — для того, чтобы вернуть в семью, совершенно мне чужую, и на родину, также чуждую мне по языку, нравам, даже по верованиям; правда, я принадлежала к этой (православной. — Е. А.) религии, но никто меня ей не обучал».

И тут у выпускницы женского католического заведения, почти не говорившей по-русски, открылась «русская болезнь» — необъяснимая и сильная любовь к России, стране неблагоустроенной и совсем неласковой даже к своим детям. Эта «болезнь» настигает многих иностранцев, впервые попавших в Россию. Каждого тут покоряет что-то свое, особенное. Для Анны Тютчевой подлинным открытием стали необозримые степные и лесные пейзажи ее второй родины, создававшие «самую поэтическую обстановку для моих юных мечтаний», звуки русской речи, песни, которые повсюду слышались в деревне и в городе. Русская половина крови Тютчевой закипела, и она проснулась патриоткой России. А отсюда два шага до славянофильства — увлечения, страсти, идеологии Тютчевой до гробовой доски.

Второй основой, на которой сформировалась личность Тютчевой, была православная религия. Сама Тютчева — в зрелые годы завзятая славянофилка — так объясняет истоки своей религиозности. В Мюнхенском королевском институте, где она получила образование, ей было дано католическое религиозное воспитание, которое, при всех его недостатках, «внушило нам душеспасительный страх перед тщеславием, легкомыслием, светскими удовольствиями, спектаклями, нарядами, чтением дурных книг... в течение всей своей молодости я никогда не стремилась ни к развлечениям, ни к нарядам... никогда не находила удовольствия в французской литературе, оказавшей такое развращающее влияние на мысли многих молодых девушек. Ко времени моего приезда в Россию, благодаря полученному мною воспитанию и природным склонностям, религиозный интерес был во мне преобладающим...».