Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Мочалова, Елена Калло, Антон Носик cтр.№ 115

Что касается участия молодёжи в протестной движухе, то мы эту молодёжь за 2,5 месяца, прошедших после мартовского митинга на Тверской, достаточно посмотрели и послушали – как им вздорные училки и директрисы в разных концах страны пытаются втереть про Госдеп, запугать страшными карами, объяснить все стратегические преимущества хаты с краю… И что отвечают эти самые школьники своим педагогам на такую промывку мозгов. Так что совершенно не вижу причин уподобляться Алисе Вокс и оскорблять эту молодёжь, обзывая её двоечниками, малышами и обезьянами. Эта молодёжь себе на уме, и она в своём праве.

Мотивации у неё могут быть действительно самые разные, совершенно необязательно связанные с конкретным расследованием про Димона или даже с Навальным как политиком, претендующим на пост президента страны. Я думаю, что значительная часть выходит как раз против своих туповатых, лживых и трусливых училок и директрис, это протест не против далёкого Медведева с Путиным и Сечиным, а против такого будущего, которое им уготовили эти самые директрисы, пытающиеся их запугать и унизить.

Конечно, есть и те, что идут туда просто за компанию, или чтобы перед девушкой покрасоваться. Но есть и такие, которым в родном для них с рождения интернете государство пять лет кряду непрерывно пытается что-нибудь запретить, уничтожить, стереть, заблокировать, подсмотреть, подслушать и проконтролировать. Причём попытки эти, помимо своей оголтелости и навязчивости, ещё и откровенно тупы и смехотворно безграмотны. Например, блокировки сайтов, которые любой школьник обходит в один клик, хотя государство на них миллиарды уже потратило. Или фраза из первого “пакета Яровой” о том, что любая страница в интернете с посещаемостью от 3000 непонятно кого/чего в сутки (хитов? хостов? сеансов? живых людей?) является “блогом” и в этой связи подлежит внесению в специальный государственный реестр для удобства преследования автора. Такая фраза, может быть, кажется осмысленной Алисе Вокс. Но у школьника – который блоги сам и читает, и ведёт, и понимает, в чём их отличие от просто сайтов с 3000 хитов в сутки, – возникает совершенно чёткое представление о том, что власть эта нестерпимо глупа, лжива и активно ему враждебна.

“Ты можешь жить, любя, а можешь жить, грубя, но если ты – не мент, возьмут и тебя”, как пел 35 лет назад достаточно молодой в ту пору Борис Борисович по очень сходному поводу. И мне самому, когда я организовывал в ту пору его квартирники в Москве, часто заканчивавшиеся винтиловом и битьём в ментовке на Гоголях, тоже не было 18 лет. И даже 16 не было, то есть по району я передвигался без паспорта, а этого на Речнухе в те годы было достаточно, чтобы любой проезжающий мимо милицейский патруль забрал тебя в 22:00 в 100 метрах от дома и доставил в обезьянник на ночлег. Так им в ту пору виделась “охрана общественного порядка”. И да, опыт этих ночёвок в ментуре на кругу Петрозаводской улицы формировал моё отношение к совку не меньше, чем стихи Бродского, песни Гребенщикова, тамиздат, подпольные уроки иврита или Сева Новгородцев в перепаянном приёмнике ВЭФ.

Людей с богатой советской школой жизни за плечами осознание, что те порядки возвращаются, может сподвигнуть к молчанию в тряпочку или к эмиграции. Но дети-то наши выросли в другом мире. У них нет друзей, посаженных по статье за чтение Солженицына, рецензирование Бродского, изучение иврита. Зато у них есть опыт верчения государства с его страшилками на причинном месте. Конечно, они понимают, что в выходе на митинг для них существует известный риск: и омоновские дубинки, и доставка в участок, и неприятности в школе/универе. Им об этом твердят буквально на каждом шагу: учителя, родители, политинформаторы, на всех бесцензурных сайтах постоянно есть сообщения о задержаниях и последующих приговорах. Возможно, этот риск добавляет их выходам на Тверскую и Марсово поле романтики приключения. Очень странно и нелепо обвинять в этом Навального, как будто он их силой туда тащил. Потому что он первый, кто сам рискует, и первый же огребает. Ему, чтобы получить 30 суток, ни на какую Тверскую не нужно выходить. 26 марта его тоже свинтили, не доходя до Тверской. У него избирательное правоприменение буквально с доставкой на дом.

Я уже достаточно давно для себя сформулировал, в чём сила Навального. Сегодня, правда, было бы точней сказать: Навальных. Потому что есть ещё и Олег, и Юля. Сила их – в том примере, который они подают. Примере бесстрашия и неуязвимости перед лицом власти, которая, на самом деле, боится гуляющих по Тверской улице с российскими флагами москвичей. Боится безоружного Навального, просто приехавшего с семьёй отдохнуть в Анапу, просто выходящего из офиса ФБК после эфира. Омоновские дубинки – проявление отнюдь не силы, а страха этой власти. Конечно, эта власть может и посадить Навального на много лет в лагеря, и убить его. Немцова же не какие-то засланные ваххабиты убили, а воины кадыровского батальона, госслужащие РФ. А Олега Навального эта власть прессует со всей дури в орловской колонии номер пять, силами сотрудников, вдумайтесь в это название, Минюста – но он в ответ ей в лицо смеётся, причём на всю страну, публикуя тексты, картинки и колонки, за каждую из которых его карают карцером и отказывают в УДО.

Эти примеры говорят об одной важной вещи. Нет порабощения крепче, чем твой собственный страх. “Я учу их не бояться, – писал про своих читателей Николай Гумилёв. – Не бояться, и делать, как надо”. В этом поэт, которого личное бесстрашие привело в итоге к расстрелу в застенке, видел более важную свою заслугу, чем в красивых рифмах “обнаружив – кружев”. В том же и заслуга Навальных, всех троих. Они показывают, что шакалья власть больше всего боится тех, кто сам её не боится. То есть в смелости и есть наша защита от произвола трусливых заворовавшихся гопников. А в том, чтобы повторять небылицы про Навального и его сторонников, – один грёбаный стыд. Сегодня это даже не за деньги делается, а вот есть среди нас люди, которые при виде омоновских дубинок начинают рефлекторно изображать благонадёжность. “Сам на митинг, конечно, не ходил, но осуждаю. Не бейте, пожалуйста, и не снимайте с довольствия”.

Ну, и осуждай на здоровье. Но стадо вооружённых жлобов, которое вчера набрасывалось на женщин, детей и стариков в центре Москвы в День России, оно же не из-за Навального так распоясалось. Чувство вседозволенности у них питается как раз покорностью людей, их готовностью терпеть и не отсвечивать. А когда такой ресурс заканчивается, этот же самый караул разбегается первым.

Носик интересовался и занимался страшным количеством вещей – от финансов до военного дела, от компьютеров до пиара, от физики до структурализма. Но в первую очередь и в наибольшей степени он был писателем, то есть человеком, умеющим выражать свои мысли так, чтобы всем это было интересно. (Остальные – кто не умеет рассказывать интересно – не писатели, как бы ни старались выдать себя за представителей этой профессии; и чего, спрашивается, стараются? Дело приятное, но рискованное и непрестижное, и сил забирает много.)

Как и его отец, Носик умел блестяще формулировать, остроумно полемизировать и аппетитно описывать то, что вызывало аппетит у него самого, будь то еда, женщины или гаджеты. Он от многого на свете получал удовольствие – и этим удовольствием радостно делился. Он был увлеченным культуртрегером, который никого не хотел просвещать, а лишь оптимизировал таким образом свою среду: ему нравилось общаться с теми, кто его понимал. Не знаю, в чём он разбирался лучше всего, сам могу судить только о его литературных способностях и познаниях; иные говорят, что он лучше всего разбирался в политике и пиаре, другие – что в сетевых технологиях и маркетинге. Сам я об этих таинственных вещах ничего не знаю, но в литературе, живописи, истории, вообще в праздничном мире гуманитарного знания он дилетантом не был. Это было его истинное призвание – читать, писать, рассказывать, восхищаться и делиться.