История Французской революции. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 33

Этот новый энергичный акт привел в ужас дворянство, которое на следующий день повергло свои жалобы к стопам короля, извиняясь в изменениях, сделанных в предложенном проекте соглашения, и прося его помощи. Меньшинство из дворянства протестовало против этого шага, основательно доказывая, что уже не время просить вмешательства короля, столь неуместно отвергнув его. Это меньшинство, мнению которого слишком мало внимали, состояло из сорока семи членов: военные, просвещенные люди из судебного ведомства: герцог Лианкур, искренне преданный королю и свободе; герцог Ларошфуко, отличавшийся неизменной добродетелью и большим умом; Лалли-Толендаль, прославившийся уже несчастьями своего отца ^[35] и своими красноречивыми протестами; Клермон-Тоннер, обладавший замечательным даром слова; братья Ламеты, молодые полковники, известные своим умом и храбростью; Дюпон, знаменитый обширными способностями и твердым характером; наконец, маркиз Лафайет, защитник свободы Америки, соединявший в себе постоянство и простоту Вашингтона с французской живостью.

Интриги тормозили все действия двора. Заседание, назначенное сначала на 22-е число, было отложено до 23-го. Байи уведомлялся об этой перемене запиской, написанной весьма поздно, при выходе с большого совета, и свидетельствовавшей об общем смятении. Неккер решил не появляться на заседании, чтобы не поддерживать своим присутствием действий, которых не одобрял.

Чтобы помешать заседанию 22 июня, были пущены в ход разные мелкие средства: к примеру, принцы приказали занять для себя залу, чтобы в этот день играть там в мяч. Собрание отправилось в церковь Святого Людовика, там к нему присоединилась большая часть духовенства с архиепископом Вьеннским во главе. Это объединение, совершившееся с величайшим достоинством, возбудило везде живейшую радость. Духовенство объявило, что пришло подчиниться общей проверке.

Мирабо на заседании 23 июня 1789 года

Следующий день был днем, назначенным для королевского заседания. Депутаты общин должны были войти в боковую дверь, не ту, которая назначалась для духовенства и дворянства: двор, не имея возможности покорить общины силой, старался по крайней мере унизить их. Депутаты долго ждали под дождем, президент был вынужден несколько раз стучать в эту дверь, которая всё не отворялась; ему отвечали, что еще не время. Депутаты уже готовились уйти. Байи постучался еще раз – дверь наконец отворилась. Вошедшие депутаты нашли высшие сословия уже на своих местах, которые они нарочно заняли раньше.

Заседание не походило на заседание 5 мая, не было величественным и трогательным вследствие избытка чувств и надежд. Присутствие многочисленного войска и мрачная тишина отличали его от первого торжества. Депутаты общин заранее решились хранить глубочайшее молчание. Король заговорил в выражениях слишком энергичных для его характера. Он произносил упреки и приказания, явно повинуясь внушению извне. Он требовал разделения собраний по сословиям, отменял предыдущие постановления среднего сословия, но обещал утвердить отречение от привилегий, когда землевладельцы произнесут это отречение. Людовик удерживал феодальные права как доходные и почетные, как ненарушимую собственность; он не приказывал объединяться для обсуждения дел, касавшихся общих интересов, но подавал надежду на такую уступку со стороны высших сословий. Таким образом, он принуждал общины к повиновению, а насчет аристократии ограничивался предположением, что оно не откажет в нем. Король предоставлял дворянству и духовенству судить о том, что касалось их сословий, и кончил тем, что заявил: если он встретит еще новые препятствия, то один займется благосостоянием своего народа и будет смотреть на себя как на его единственного представителя. Этот тон, эти речи глубоко раздражили умы – не против короля, который явился слабым представителем чужих мыслей, а против аристократии, орудием которой он являлся.

Тотчас по окончании речи король приказывает собранию немедленно разойтись. За ним следует дворянство, а также часть духовенства. Большинство последнего, однако, остается. Депутаты общин хранят неподвижность и глубокое молчание. Мирабо, всегда первый застрельщик, встает.

– Господа, – говорит он, – то, что вы сейчас слышали, признаюсь, могло бы стать спасением отечества, если бы дары деспотизма не были всегда опасны… Расставляются войска, нарушается святость национального храма – для того, чтобы приказать вам быть счастливыми… Где враги нации? Или Катилина у наших ворот?.. Я требую, чтобы вы, облекая себя в должное достоинство, замкнулись в святости вашей клятвы: она дозволяет вам разойтись только по обсуждении и утверждении нового устройства королевства.

Маркиз Брезе, обер-церемониймейстер короля, в эту минуту возвращается и обращается к Байи:

– Вы слышали приказание короля?

Байи отвечает:

– Я сейчас спрошу у собрания, что оно прикажет.

Вступает Мирабо.

– Да! – восклицает он. – Мы слышали то, что подсказали королю, но вам, милостивый государь, здесь не место, да вы и права не имеете говорить. Впрочем, во избежание всякой проволочки, идите и скажите вашему повелителю, что мы здесь властью народа и что нас отсюда прогонят только штыками.

Брезе удаляется. Сийес произносит следующие слова:

– Мы сегодня те же, кем были вчера; начнем прения.

Депутаты собираются с мыслями, чтобы начать совещаться о сохранении своих предыдущих постановлений.

Ответ Мирабо маркизу Брезе

– Первое из этих постановлений, – говорит Барнав, – определило, что вы такое; второе относится к налогам, на которые вы одни имеете право соглашаться; третье заключается в клятве исполнять ваши обязанности. Ни одна из этих мер не нуждается в королевском утверждении. Король не может помешать тому, на что не ему надлежит соглашаться.

В эту минуту входят рабочие уносить скамейки; вооруженные войска проходят через залу, другие оцепляют ее снаружи; гвардия подходит к самым дверям. Собрание, не прерывая дела, остается на своих скамейках и собирает голоса; предыдущие постановления решают сохранить единодушно. Этого мало: в городе, преданном королю, среди слуг двора, вдали от помощи народа, впоследствии столь грозного, собранию могла угрожать опасность. Мирабо снова всходит на кафедру и предлагает постановить неприкосновенность каждого депутата. Тотчас же собрание, противопоставляя силе одну свою величественную волю, объявляет неприкосновенным каждого своего члена и всякого, кто бы посягнул на личность депутата, провозглашает изменником, бесчестным, подлежащим смертной казни.