История Французской революции. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 34

В это время депутаты от дворянства, считая государство спасенным, поздравляли принца, подавшего мысль о королевском заседании, а от принца переходили к королеве. Мария-Антуанетта держала на руках сына и показывала его усердным слугам, принимая их клятвы и, к несчастью, предаваясь слепому доверию. В эту минуту послышались крики: выяснилось, что это народ благодарит Неккера за то, что он не присутствовал при королевском заседании. Испуг мгновенно сменил радость. Король и королева послали за Неккером и умоляли его сохранить свой портфель. Министр согласился и как бы поделился с двором той популярностью, которую приобрел отказом участвовать в этом роковом заседании.

Так совершилась первая революция. Среднее сословие возвратило себе законодательную власть, а его противники лишились ее, потому что хотели оставить всю за собою. Весь этот законодательный переворот совершился в несколько дней.

Двадцать четвертого июня большинство отправилось в собрание и потребовало общей проверки, с тем чтобы после совещаться о предложениях, сделанных королем на заседании 22 июня. Меньшинство духовенства продолжало заседать в своей особой зале. Архиепископ Парижский Жюинье, прелат добродетельный, благодетель народа, но ярый сторонник сословных привилегий, подвергся преследованию и был вынужден обещать, что присоединится к большинству; он действительно явился в Национальное собрание в сопровождении архиепископа Бордосского, пользовавшегося большой популярностью и впоследствии сделавшегося министром ^[36].

Депутаты от дворянства обнаружили крайнее смятение. Присяжные агитаторы разжигали страсти. Д’Эпремениль предложил предать третье сословие суду и поручить генерал-прокурору его преследование; меньшинство положило объединиться с ним. Это предложение было с шумом отвергнуто. Герцог Орлеанский поддержал его, накануне, впрочем, пообещав противное Полиньякам. Сорок семь членов, решивших присоединиться к общему собранию вопреки решению большинства, отправились туда все вместе и были приняты с общим восторгом. «Мы уступаем нашей совести, – сказал Клермон-Тоннер, – но с прискорбием отделяемся от наших братьев. Мы пришли содействовать возрождению государства, каждый из нас сообщит вам, какую степень активности позволяют полученные им полномочия».

Каждый день к большинству присоединялись новые лица, и число депутатов заметно возросло. Со всех сторон приходили адресы с выражением пожеланий и одобрения от городов и провинций. Мунье устроил адресы в Дофине. Париж тоже прислал адрес, и даже сам Пале-Рояль прислал депутацию, которую собрание, еще окруженное опасностями, приняло, чтобы не отдаляться от толпы. В то время оно еще не предвидело всех крайностей, до которых должна была дойти эта толпа, а напротив, нуждалось в ее энергии и надеялось на ее поддержку; многие в таковой сомневались, и надежда на мужество народа была еще только счастливой мечтой. Поэтому рукоплескания трибун, хотя подчас тягостные, оставались для собрания поддержкой, и оно не смело им мешать. Байи хотел было протестовать, но его голос и предложение были заглушены шумными рукоплесканиями.

Большинство депутатов от дворянства продолжали свои заседания среди шума и полной разнузданности. Испуг распространился между ними, и знак к присоединению был дан теми же людьми, которые так недавно еще убеждали товарищей сопротивляться. Но страстями этого собрания нелегко было управлять. Королю пришлось написать письмо; двор, вельможи вынуждены были умолять: объединение будет мимолетным, говорили наиболее упорные, приближаются войска, уступите, чтобы спасти короля. Наконец согласие было вырвано среди общего беспорядка, и большинство из дворянства в сопровождении меньшинства из духовенства 27 июня отправилось в общее собрание. Герцог Люксембургский от имени всех объявил, что они пришли, чтобы доказать королю свое уважение, а нации – свой патриотизм. «Семья вся в сборе», – ответил Байи. Предполагая, что присоединение полное и имеет целью не только общую проверку, но и общие прения, он присовокупил: «Нам можно будет заняться, не прерываясь и не отвлекаясь, возрождением государства и общественным благом».

Еще не одно мелкое средство было пущено в ход, чтобы сделать вид, будто совершено не то, к чему принудила необходимость. Вновь присоединившиеся являлись всегда после открытия заседаний и непременно все вместе, чтобы сохранить хотя бы наружный вид обособленности сословия. Они нарочно не садились, а стояли позади президента, как будто не участвуя в заседании. Байи с большой умеренностью и твердостью понемногу преодолел это сопротивление, и ему удалось усадить новых членов. Кроме того, они старались отнять у него президентство – не открытой силой, а скрытно, то хитростью, то вступая с ним в тайные переговоры. Но Байи сохранил за собой президентство – не из честолюбия, а из чувства долга, – и простой гражданин, известный только своими знаниями и добродетелями, так и остался председателем над всеми вельможами и сановниками государства и церкви.

Было слишком очевидно, что окончательно совершился законодательный переворот. Хотя первое разногласие возникло лишь по поводу способа проверки, а не голосования, хотя одни объявили, что присоединяются только для общей проверки, а другие – из повиновения воле короля, ясно было, что поголовное голосование становилось неизбежно, а значит, всякий протест был и бесполезен, и политически не оправдан. Однако кардинал Ларошфуко протестовал от имени меньшинства, заявляя, что оно присоединилось лишь для обсуждения предметов, касавшихся общих интересов, и оставляет за собою право образовать отдельное сословие. Архиепископ Вьеннский с живостью возразил, что меньшинство духовенства не могло ничего постановить в отсутствие большинства и не имеет права говорить от имени всего сословия. Мирабо горячо восстал против этой выходки, заявляя, что странно протестовать в самом собрании против собрания же, что нужно или признать его верховную власть, или удалиться из него.

Тогда возник вопрос о степени обязательности полномочий. В большинстве полномочий выражались желания избирателей относительно реформ, и желания эти делались обязательными для депутата. Прежде, нежели приступить к делу, требовалось определить, до какой степени можно действовать; этот вопрос первым стоял на очереди. Принимались за него несколько раз. Одни требовали, чтобы за решением его обратились к доверителям, другие допускали, что можно от доверителей получить лишь поручение подать за них голос, после того как каждый предмет будет обсужден и разъяснен посланцами всей нации, и не допускали, чтобы можно было получить, так сказать, готовое мнение заранее.

Действительно, если предположить, что закон может создаться только в общем совещании, потому ли, что на высоте больше света, или потому, что можно составить себе мнение, только когда все части нации взаимно сговорились, то из этого следует, что депутаты должны быть свободны и не стесняемы обязательными полномочиями. Мирабо, прибавляя к рассуждениям острую приправу иронии, воскликнул, что те, кто считают свои полномочия безусловно обязательными, могли бы вовсе сами не являться, а положить эти полномочия на свои места, так как последние исполнили бы требуемое ничем ни хуже самих депутатов. Сийес, с обычной своей прозорливостью предвидя, что, несмотря на вполне справедливое решение всего собрания, большое число членов сошлется на свои клятвы и, защитившись своей совестью, сделает всякое нападение невозможным, предложил, чтобы каждый сам был судьей обязательности своей клятвы. «Те, кто считает себя связанными своими полномочиями, – сказал он, – будут считаться отсутствующими, так точно, как считались бы отсутствующими те, кто отказался бы дать проверить свои полномочия общему собранию». Это мудрое мнение было принято. Если бы собрание захотело принудить оппозицию, то это стало бы предлогом к разногласиям, тогда как предоставляя оппозиции свободу, оно могло наверное рассчитывать привести ее к своему мнению, и победа несомненно оставалась за ним.