История Французской революции. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 78

Депутат Инар говорил первым. Он дал почувствовать необходимость обеспечить спокойствие государства, не мимолетно, но прочно, внушить к себе уважение быстрыми и сильными мерами, которые бы засвидетельствовали перед всей Европой патриотическую решимость Франции. «Не бойтесь вызвать войну с великими державами, – сказал он, – собственная выгода уже выдала их намерения; ваши мероприятия этих намерений не изменят, но заставят их высказаться… Нужно, чтобы поведение французов соответствовало их новой судьбе. Будучи рабами при Людовике XIV, они все-таки были неустрашимы и велики; ныне, когда они свободны, неужели они будут малодушны и робки? Ошибаются, говорит Монтескье, те, кто думают, что народ, у которого совершается революция, готов дать себя завоевать; он, напротив, готов завоевать других. (Рукоплескания.) Вам предлагают капитуляцию, хотят увеличить королевские прерогативы, увеличить власть короля, человека, воля которого может парализовать волю всей нации, человека, получающего тридцать миллионов, тогда как тысячи граждан умирают в нужде! (Рукоплескания.) Хотят возродить дворянство! Хоть бы и напали на нас все дворяне мира, французы, держа в одной руке золото, а в другой железо, будут сражаться с этим надменным племенем и принудят его терпеть казнь равенства.

Говорите с министрами, королем и Европой языком, приличным представителям Франции. Министрам скажите, что вы до сих пор не очень довольны их поведением и что под ответственностью вы разумеете смерть! (Продолжительные рукоплескания.) Европе скажите, что будете уважать конституции всех государств, но если будет возбуждена против Франции война королей, вы возбудите войну народов против королей!» Опять начались рукоплескания, и оратор воскликнул: «Уважайте мою восторженность, это восторженность свободы. Скажите, что сражения между народами по приказанию деспотов подобны ударам, которые один другому впотьмах наносят два друга, натравленные коварным подстрекателем. Когда наступает день, они обнимаются и мстят тому, кто их обманул. Точно так же, если в ту минуту, когда неприятельские армии будут сражаться с нашими, здравый смысл озарит их и они обнимутся перед лицом низверженных тиранов, утешенной земли и удовлетворенного Неба».

Восторг, вызванный этими словами, был так велик, что все столпились вокруг оратора, чтобы обнять его. Декрет, поддерживаемый им, был немедленно принят. Депутату Воблану поручили отнести его королю во главе депутации из двадцати четырех членов собрания. Этим декретом собрание заявляло, что считает необходимым требовать от курфюрстов Трирского и Майнцского и других князей империи, чтобы они прекратили сборища на французской границе, и в то же время настоятельно просило короля поспешить с начатыми переговорами о вознаграждениях принцам, имевшим владения в Эльзасе.

Воблан, подавая декрет, произнес твердую и почтительную речь, весьма одобренную собранием. «Государь, – заявил он, – если бы французы, изгнанные из своего отечества отменой Нантского эдикта, собрались под ружьем на границах, если бы им покровительствовали германские государи, мы вас спрашиваем, государь, как поступил бы Людовик XIV? Потерпел бы он эти сборища? Пусть же ваше величество сделает для поддержки Конституции то, что он сделал бы ради своей власти».

Людовик XVI, решившись, как мы уже сказали, поправить действие своего вето поступками, которые бы понравились общественному мнению, рассудил лично отправиться в собрание и самому ответить на это послание речью, могущей удовлетворить депутатов.

Вечером 14 декабря король явился в собрание, известив его о своем приходе утром простой запиской, и был принят в глубоком молчании. Он сказал, что послание собрания заслуживает полнейшего внимания и что в настоящем случае, касающемся чести Франции, он счел за лучшее явиться сам; что, разделяя намерения собрания, но, опасаясь бедствий войны, он пытался вернуть заблуждавшихся французов; что дружеские внушения оказались бесполезными и поэтому он уже предупредил послание и дал знать курфюрстам, что если до 15 января не прекратятся всякие сборища, то курфюрсты будут почитаемы за врагов Франции; что он писал к императору, требуя его вмешательства в качестве главы империи, и что, в случае если не будет получено удовлетворение, он предложит войну. Людовик закончил тем, что заявил: напрасно будут стараться порочить его в отправлении его обязанностей, он – верный хранитель Конституции и глубоко чувствует, какая прекрасная это доля – быть королем свободного народа.

За молчанием последовали рукоплескания, вознаградившие короля за холодную встречу. Собрание, постановив утром, что ему будет отвечено посланием, не могло тотчас же выразить Людовику свое удовольствие, но решило разослать его речь во все восемьдесят три департамента. Нарбонн явился сразу вслед за тем, чтобы дать отчет в средствах, которыми предполагалось подкрепить действие требований, обращенных к империи. Полтораста тысяч человек должны были собраться на Рейне. Командующими этой армии назначались три генерала – Люкнер, Рошамбо и Лафайет. Последнее имя было принято громкими рукоплесканиями. Далее Нарбонн объявил, что сам едет обозревать границы, чтобы удостовериться, в каком состоянии крепости, и придать энергичность оборонительным работам. А потом он заметил, что собрание, вероятно, даст нужные суммы и не станет торговаться, когда речь идет о свободе. «Нет! Нет!» – раздалось со всех сторон. Наконец, Нарбонн спросил, не разрешит ли собрание королю, хотя узаконенное число маршалов уже имеется, пожаловать это звание двум генералам, Люкнеру и Рошамбо, на которых возлагается спасение свободы. Громкими возгласами собрание выразило свое согласие и удовольствие, доставляемое ему деятельностью молодого министра. Таким образом действий Людовик XVI непременно приобрел бы прочную популярность и расположил бы к себе даже республиканцев, которые хотели республики только потому, что считали всякого короля неспособным любить и защищать свободу.

Общим удовольствием, вызванным этими мерами, правительство воспользовалось, чтобы объявить о неутверждении декрета против священников. В это же утро в газетах напечатали официальное известие об отрешении от должности прежних дипломатов и назначении новых. Благодаря этим предосторожностям послание было принято безропотно. Собрание уже ждало его, и дело пошло лучше, чем ожидали. Отсюда видно, с какими бесконечными предосторожностями вынужден был король пользоваться своей прерогативой и как было опасно для него вообще ею пользоваться на практике. Если б даже Учредительное собрание, которое многие обвиняют в том, будто оно погубило его, отняв у него всякое оружие, дало Людовику право безусловного вето, стал бы он могущественнее? Разве временное вето не производило совершенно того же впечатления, как безусловное? Чего не хватало королю – легальной власти или той власти, которую дает общественное мнение? Это видно из самого результата. Людовика XYI погубило не отсутствие достаточных прерогатив, а неразумное использование ему оставленных…

Обещанная собранию деятельность не охладевала. Предложения о военных расходах, о назначении двух новых маршалов следовали одно за другим без перерыва. Лафайет, вытребованный из уединения, в котором отдыхал от трехлетних трудов, явился в собрание и был отлично им принят. Когда он выехал из Парижа, его провожало несколько батальонов Национальной гвардии, и всё доказывало ему, что имя его не забыто и его всё еще считают одним из основателей свободы.