История Французской революции. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 80

Разделение партий по вопросу о войне – Роль герцога Орлеанского – Образование министерства из жирондистов – Дюмурье – Военные операции

В начале 1792 года война сделалась большим и актуальным вопросом; для Французской революции это был вопрос о самом существовании. Ее враги теперь перенеслись за границу – там надо было искать их и победить. Будет ли король, глава всех армий, действовать добросовестно против своих родственников и прежних придворных? Таково было сомнение, относительно которого надлежало успокоить нацию.

Вопрос о войне обсуждался в Клубе якобинцев, который ни одного дела не пропускал, не решая его полновластно. Странным покажется то, что крайние якобинцы – и даже сам глава их, Робеспьер – больше склонялись к миру, а якобинцы умеренные, или жирондисты, – к войне. Во главе последних стояли Бриссо и Луве. Бриссо поддерживал войну своим талантом и влиянием. Он думал, так же как и Луве и все жирондисты, что война нужна нации, потому что она положит конец опасной неизвестности и разоблачит истинные намерения короля. Эти люди, судя о результате по своим восторженным надеждам, не могли поверить, что нация может быть побеждена, и рассчитывали, что если она, по вине короля, и понесет какой-нибудь урон, то по крайней мере узнает наверняка, чего можно от него ожидать, и низложит неверного вождя.

Каким образом Робеспьер и другие якобинцы были против решения, которое должно было привести к такой скорой и решительной развязке? Это можно объяснить лишь догадками. Пугала ли война робкого Робеспьера? Или он потому только действовал против нее, что Бриссо, его соперник, и молодой Луве талантливо защищали ее? Как бы там ни было, но Робеспьер с необыкновенным упорством ратовал за мир. Члены Клуба кордельеров явились на это заседание и поддержали

Робеспьера. Они, по-видимому, больше всего боялись, что война даст слишком много преимуществ Лафайету и доставит ему в скором времени военную диктатуру; это был постоянный страх Демулена, который уже воображал Лафайета во главе победоносного войска, громящего, как на Марсовом поле, якобинцев и кордельеров. Луве и жирондисты приписывали кордельерам другое побуждение и полагали, что преследуют в Лафайете только врага герцога Орлеанского, с которым они, как говорили, состояли в тайном союзе.

Сам герцог Орлеанский, который отныне мелькает больше в подозрениях врагов, нежели в реальных событиях, почти совсем исчез со сцены. Сначала партии могли использовать его имя для своих целей и сам он мог возлагать некоторые надежды на тех, кому он это позволял, но с тех пор всё изменилось. Чувствуя, что ему не место в народной партии, он в последнее время Учредительного собрания старался помириться с двором, но не был принят. Законодательное собрание оставило ему звание адмирала, и он снова попытался приблизиться к королю. На этот раз его приняли, даже недурно, и пригласили на довольно долгое свидание. Стол королевы был накрыт, и в ее покоях находилась целая толпа придворных. Едва герцога Орлеанского увидели, как на него досыпались оскорбления. «Берегите блюда!» – кричали со всех сторон, как бы опасаясь, что он подсыплет яда. Герцога толкали, ходили по его ногам и принудили уйти. Спускаясь с лестницы, он подвергся новым оскорблениям и удалился в крайнем негодовании, уверенный, что сами король с королевой подготовили ему такое унижение, тогда как они были в отчаянии, узнав о нахальстве придворных. Герцог, конечно, должен был ожесточиться больше прежнего, но не сделался от этого ни деятельнее, ни искуснее как руководитель партии. Те из его друзей, кто имел вес в собрании и у якобинцев, разумеется, пошумели – вследствие этого вообразили, что опять является его партия и его притязания и надежды возрождаются одновременно с опасностями, грозившими престолу.

Жирондисты думали, что крайние якобинцы и кордельеры отстаивают мир только для того, чтобы лишить

Лафайета, соперника герцога Орлеанского, славы и отличий, которые могла доставить ему война. Как бы то ни было, в собрании решение должно было последовать в пользу войны, так как в нем преобладали жирондисты. Собрание начало год с того, что первого же января отдало под суд братьев короля – графа Прованского и графа д’Артуа, а также принца Конде, Калонна, Мирабо-младшего и Лакея по обвинению в действиях, враждебных Франции. Так как обвинительный декрет не подлежал королевскому утверждению, то на этот раз вето ему не грозило. Наложение секвестра на поместья эмигрантов и взимание с них доходов в пользу казны, установленные неутвержденным декретом, были теперь постановлены новым, особым декретом, против которого король не мог возразить. Собрание забирало эти доходы в качестве военного вознаграждения. Граф Прованский, кроме того, был лишен права на регентство.

Наконец 14 января Жансонне представил собранию отчет о последних действиях германского императора. Он заметил, что Франция всегда расточала Австрии деньги и солдат, никогда ничего от нее не получая; что союзный договор, заключенный в 1756 году, нарушен Пильницкой декларацией и последующими заявлениями, имевшими целью возбудить вооруженную коалицию всех государей; что договор еще более нарушен вооружением эмигрантов, допущенным и даже потворствуемым князьями империи. Жансонне, кроме того, доказывал, что недавние приказы о роспуске сборищ были отданы для вида и не исполнялись; что за Рейном постоянно видно белую кокарду, а национальная подвергается оскорблениям; и что, следовательно, должно потребовать от императора окончательных объяснений касательно этого договора. Было постановлено напечатать этот отчет и отложить прения по нему.

В тот же день на кафедру взошел Гюаде. «Из всех сообщенных собранию фактов, – сказал он, – наиболее поразил меня план конгресса, который имел бы целью изменение французской конституции, план, давно уже подозреваемый, но теперь наконец объявленный возможным самими министрами и комитетами. Если правда, что этой интригой руководят люди, надеющиеся найти в ней средство выйти из политического ничтожества; если правда, что некоторые из представителей исполнительной власти всеми силами потворствуют этому гнусному замыслу; если правда, что нас хотят довести всякими проволочками и унынием до принятия этого позорного посредничества, должно ли Национальное собрание сквозь пальцы смотреть на такие опасности? Поклянемся все здесь скорее умереть, нежели…» Оратору не дали закончить, всё собрание встало с криками «Да, да! Клянемся!» и тут же, в восторженном порыве, объявило бесчестным и изменником отечества всякого француза, который примет участие в конгрессе, имевшем целью изменить конституцию. Этот декрет был направлен в особенности против бывших членов Учредительного собрания и министра Делессара, которого обвиняли в том, что он затягивает переговоры. Семнадцатого января возобновились прения по отчету Жансонне, и декретом было постановлено, что король впредь будет вести переговоры лишь от имени французской нации и потребует от императора окончательных объяснений до 1 марта. Король ответил, что он уже две недели как потребовал у Леопольда объяснений.

В это время пришло известие о том, что курфюрст Трирский, испуганный настойчивостью Франции, отдал новые приказы о роспуске эмигрантских сборищ, о продаже складов, устроенных в его владениях, о воспрещении военных упражнений и вербовке и что эти приказы действительно приведены в исполнение. При существующем настроении известие это было принято холодно. Собрание видело во всем происходившем одну пустую демонстрацию и продолжало требовать окончательного ответа от Леопольда.